Кутасов посмотрел на свои руки, опустил глаза и взглянул на ноги. Он был совершенно цел. Вся половина машины, в которой он сидел, почти не изменилась. Даже дверь не перекосило. Микка протянул руку и дверца легко, без щелчка, отпрянула в сторону.

Выйдя, Кутасов огляделся вокруг. Их автомобиль стоял посередине Семеновской площади. Сзади, в багажник, смяв его полностью, в лимузин влетела старая крылатая Волга; спереди над капотом громоздился кузов грузовика; а с правой стороны, где сидел недобрый господин, в дверь уткнулся целый трамвай. Вокруг места аварии быстро нарастало вавилонское столпотворение автомобилей.

Все чувства Кутасова словно заморозились, мыслей в голове не осталось. Микка только помнил, что ему нужно на встречу к куратору и он уже опаздывает.

– Микка Вацлавич…

Кутасов оглянулся. Из внутренностей исковерканного лимузина, зажатый со всех сторон деформированным салоном, к нему обращался недавний оппонент.

– Микка Вацлавич, я очень сожалею, что наше знакомство началось так неудачно, – через силу прохрипел он. – Приношу свои искренние извинения. Я надеюсь, что вы сможете позабыть этот маленький инцидент. Я все понял. Все хорошо понял. И все же подумайте о моем предложении. Я умею быть полезным. Не вы – мне, а я – вам…

Кутасов нашел глазами неоновую букву «М» с растопыренными ножками и, лавируя между зажатыми машинами, через площадь пошел в сторону спуска на станцию метро. Исправник в фуражке с блестящим козырьком и черным околышем привычно поднял к губам свисток на белом шнурке, но не засвистел – уронил его на грудь.

Куратор жил в Кривоколенном переулке. Вход в подъезд находился за высокой, обсыпающейся штукатуркой аркой, со двора. Микка поднялся по заплеванной лестнице, нажал на круглую кнопку звонка возле высокой двери. Звук раздался где-то очень далеко, в самом сердце древнего дома.

– Ага. Вот и славно. Добрый вечер, – приветствовал его куратор, отступая от двери и поправляя рукой полы домашнего халата на груди. – Проходите, молодой человек. А!.. Только наденьте, пожалуйста-с, тапочки. Не сочтите за труд, полы давеча отциклевали…

Дождавшись, пока Кутасов переобуется, хозяин квартиры пошел вперед по длинному коридору. Фигура у него была высокая, громоздкая и занимала узкий проход полностью, так что Микка двигался за ним в полутьме.

– А вы опоздали-с, – заметил куратор, не оборачиваясь. Голос его звучал без претензии, вполне добродушно. – И объявились снова с непричесанной головой.

– Я попал в автокатастрофу…

Они вошли в большую хорошо освещенную залу, выходящую высокими окнами на две соседние стороны здания. Гардины были не задернуты и окна демонстрировали спустившийся на город пасмурный вечер. Под потолком горела старинная люстра, вся увешанная хрустальными стекляшками, она и давала этот яркий, теплый свет. Вдобавок в ближнем углу стоял торшер с абажуром из рисовой бумаги, он тоже был включен. Куратор обернулся, наклонил свою крупную голову, и осмотрел Кутасова со всех сторон.

– Транспорт здесь весьма ненадежный, – сказал он. – Совершенная архаика. Опасная и малопредсказуемая. Но вы, молодой человек, к счастью, кажется, не пострадали. Или как – уже зажило?

– Не пострадал, – ответил Микка. – Повезло.

Он оглянулся вокруг. В углу залы располагался портал мраморного камина, над ним, на полке, отливали золочеными завитушками стрелочные часы. Возле ряда окон сверкал лаком черный рояль, на нем, в беспорядке, лежали открытые нотные тетради, стояла ваза с полевыми цветами, уже давно засохшими. У дальней стены громоздился старинный кожаный диван с очень высокой спинкой и два, подобных ему кресла. Середину комнаты занимали круглый стол, с цветастой плюшевой скатертью поверху, мягкие стулья. Пахло чем-то горелым, терпким, но при этом запах был довольно приятный. Микка вдруг сообразил, что камином не так давно пользовались по его прямому назначению. Ага, вон еще несколько поленьев осталось – лежат на латунном листе; кочерга стоит, прислоненная к стене. То есть, он вовсе недекоративный. Надо же…