Очевидно, что куратор понял, какие чувства обуревают подопечного и на его лице появилось как будто сочувственное выражение: от крыльев носа к уголкам рта побежали две глубокие морщины.

– Это ужасная планета, ужасный город, – сказал Микка сиплым голосом. – Сплошной неуют и несуразность. Вот вы сказали в прошлый раз, что нельзя и дальше поддаваться чужому негативному влиянию, как там… нужно постепенно научиться абстрагироваться от окружающего зла, выделять, видеть его и не сотрудничать с ним физически и эмоционально, выстраивать свой внутренний мир… а при этом меня уже тут пытались завербовать. Местные. Буквально пару часов назад. Причем, это были откровенные бандиты – и что мне делать? Вы действительно считаете, что Эрда – это лучшее место для исправления?

– Да. Это молодая цивилизация, – вздохнул Порфирий Карлович. – Не столько по фактическому летоисчислению, сколько по своему ментальному развитию. У местного населения повышенный уровень агрессии. Он выражается буквально во всем. Политика, экономика, личные отношения – насквозь пропитаны насилием. Даже искусство, которое, нужно сказать, сударь мой, достигает на Земле удивительных высот, просто небывалых, аналогов которому трудно сыскать во всей галактике, и оно тоже изобилует этим недугом. Вы удивляетесь, как же в этих условиях можно исправиться? А я согласен с решением суда. Да-с. В этом отношении, я настоящий троцкист: если вам нужно научиться ездить верхом, то без лошади в этом деле никак не обойтись. Придется на нее влезть. Так вот… Вам будет тяжело-с, дорогой Микка, не скрою этого, но такова цена преступления. За все нужно платить. Вы на своем опыте убедитесь, какое зло несут необузданные инстинкты. И не дай вам Сириус, не удержаться и снова совершить преступление, этим вы окончательно себя погубите. Но я надеюсь, что это не случится, я этого не допущу!

На лице Порфирия Карловича было написана уверенная решительность. Он утвердительно покивал своим тяжелым подбородком, не забывая ободряюще улыбаться.

– И я не смогу связаться со своими родными? – спросил Микка после приличествующей паузы. – В течение всего неизвестного, неопределенного срока? Мой отец… он не знает, что со мной, куда я пропал. Уже довольно длительное время: с тех пор, как я покинул наш дом. Я, конечно, сам в этом виноват, но он будет думать, что со мной случилось несчастье. И я никак не смогу его проинформировать, успокоить?

– Совершенно исключено-с, – помотал слоновьей головой куратор. – Таково положение наказания, молодой человек: полная изоляция от среды, которая позволила сформироваться недопустимым искажениям личности – значит, они для вас каким-то образом оказались пагубными. Теперь только новые условия, без всякой примеси, где вы увидите, что такое мир, погрязший в откровенной агрессии.

– Но, выходит, система заодно наказывает и моего отца – совершенно невинного человека. Разве это справедливо, Порфирий Карлович? Разве индульгееры могут санкционировать такое? Никогда не поверю в это!

– Ну а кто в этом виноват?! Кутасов! – с упреком воскликнул куратор. – Вот как вас только угораздило? Вы же выросли на прекрасной мирной планете, я специально посмотрел. Экология и равновесие на ней возведено в ранг религии, и средний социальный рейтинг граждан вызывает восхищение. Мягкий климат, отсутствие патогенов. Прекрасное место, чтобы жить полной и содержательной жизнью, создать семью, вырастить детей. Как вы вляпались в такую отвратительную историю, Кутасов?

Микка не отвечал, под тяжестью слов он наклонил голову, но потом быстро поднял ее и отвернул лицо в сторону окна – глаза его увлажнились и он боялся, что слезы не удержатся в них и начнут капать ему на колени… и куратор, конечно, увидит это. Не дождется.