Тот как-то сразу влился в общую компанию, вел себя раскованно и сразу приковал внимание всех свободных девчонок. Сам же он весь день и вечер не сводил взгляда от Юны. А уже утром они проснулись в одной постели и с тех пор ни разу толком и не расставались.

Четыре месяца назад она в компании вислоухого серого шотландца переехала к Максу домой на ПМЖ, и уже успела сменить обои в их общей спальне, даже несмотря на крики Добровольского. Шторки в ванной она тоже поменяла, и даже с ее котом Шантиком он почти смирился. А тут какая-то свадьба. В смысле не какая-то, а очень даже и важная, а он так некрасиво себя повел.

— Эх, Юнона, придется так и сидеть тебе в девках до седьмого пришествия, — вздохнула мама, украдкой вытирая набежавшие вдруг слезы кончиком фартука. Фартук был весь в муке, ведь они с Юной второй час лепили пельмени и теперь мама вся оказалась в белой пудре.

— Почему до седьмого-то? — удивлённо спросила Юнона.

— Господи! — воскликнула мама, — Да какая разница?! Ты главное упускаешь! Все давно замужем, а ты пельмени тут лепишь! Эх!

Юна понуро опустила голову. И то правда. Вон у всех маминых подруг дочки уже по второму кругу замуж выходят, а она что? Перестарок, перезрелок! Теперь только и разговоров везде будет, мол, Юнона Синицына никому не нужна. Вон, её даже жених накануне свадьбы бросил, такая никчемная эта старая дева. Только имя хорошее позорит.

Только как мама не поймёт? Не в свадьбе дело, и даже не в кольце на пальце. Хотя и в нем тоже.

— Я ж беременна, мам.

— Господи! И от кого?

Наталья Степановна присела на стул и схватилась за сердце.

Юна надула чуть припухшие губы и немножко возмутилась:

— Тьфу! В смысле от кого? От Добровольского вообще-то...

— Ты сейчас понимаешь, что такое ты говоришь?

— Еще бы... я беременна и одинока словно березка в поле. Такие дела, мам.

— Милый, ты слышал? — Наталья Степановна медленно повернулась в сторону Степана Петровича и застыла в немом изумлении.

Папа точил большой разделочный нож и тихо напевал себе под нос.

— С ума сошла? — Юнона потащила мать в комнату и взмолилась, — Только бабушке не говори — она не переживет.

— Это точно...

Наталья Степановна в полной растерянности и раздрае опустилась на кровать и, обхватив лицо руками, покачала головой.

— Это ж надо такому случиться... моя дочка и мать-одиночка. Ой-ой-ой, и о чем ты только думала...

— Ма-а-а-ам... - начала было Юна, но мать вдруг всплеснула руками, совершенно по-бабьи так, и грозно глянула на дочь.

— Ты же не собираешься того?.. — она многозначительно указала на живот и Юна закатила глаза.

— Мам!

— Не мамкай! Только попробуй мне избавиться...

— Я и не собиралась, — надула губы дочь и сложив руки на груди, запыхтела словно чайник.

— Вот то то же! Ничего, тебя вырастили и её вырастим.

— Его! — поправила Юнона.

— Да хоть их. А Максима мы тебе вернем.

— Правда?

— Ну... даже если нет, не велика потеря. Что это за мужик такой, что бросает беременную подругу накануне свадьбы?

— Ну...

— Что ну? Юнона Степановна, не темни!

— Я даже не знаю, как сказать... — залепетала Юна, но быстро сдалась под материнским напором, — Он не в курсе. Как бы. Вот.

И предательски улыбнулась одним краешком губ. Скукожилась вся и будто бы даже меньше ростом стала под материнским взглядом.

Наталья Степановна набрала полную грудь воздуха, хрустнула шейными позвонками и размяла кисти рук.

«Ну все, сейчас бить будет», — в панике подумала Юнона, глазами пытаясь найти место, куда бы можно было спрятаться. Как назло, в родительской спальне таких мест отродясь не водилось.