Перед внутренним взором встает большой бронированный внедорожник, из которого выходят четверо мужчин, одетые в черные костюмы. Они идут прямо на меня, а я стою перед ними беспомощная и беззащитная.

У меня не было повода усомниться в Несторе. Ни единого. Тем более, он мне ничего не обещал.

Марк Громов мне обещал слишком много. Он ничего не выполнил, он бросил меня и женился на невесте своего брата. И он продолжает вести свою странную игру.

Так кого сейчас слушать и кому верить?

Поднимаю глаза и в упор смотрю на Марка. Клянусь, ни на кого я не смотрела так выразительно, умоляюще и красноречиво.

«Не молчи! — кричу, требую безмолвно. — Хватит притворяться. Подай мне какой-нибудь знак. Любой. Кивни, махни рукой, дерни плечом. Моргни. Ну пожалуйста!» — выстреливаю глазами полные заряды.

Но видимо ставки в этой затянувшейся игре слишком высоки. Марк продолжает смотреть на меня с полной безмятежностью. Его взгляд не выражает ничего кроме разве что легкого беспокойства.

В обратном порядке складываю в сумку пакеты с соком, яблоки, бутерброды и салфетки. Распихиваю орешки и попкорн.

— Нигде, — говорю, не отводя глаз.

— Что, простите? — наклоняет голову Марк. На его лице отражается легкое недоумение.

— Нигде мы с вами не встречались, господин Громов, ясно вам? — достаю у него из кармана пиджака термос и кладу в сумку. Последним пихаю мобильный телефон.

— Ваш брат не может быть нашим папой, — вдруг слышу у себя за спиной подрагивающий голосок.

Это Макар. Мы с Громовым оба оборачиваемся. Мальчики смотрят на нас с таким несчастным видом, что мне хочется треснуть его по спине сумкой. До головы вряд ли дотянусь, ну разве что можно попробовать достать термосом.

— Он Марк, а нашего папу зовут Епифаний, — вторит брату Мирон. Матвей глубоко и разочарованно вздыхает.

— Слышали, господин Громов? Епифаний, — окидываю его гордым взглядом. — А теперь прошу меня простить, я должна покормить детей.

***

Громов с растерянным видом отступает. По всей видимости, он понял мои слова буквально и теперь пропускает меня к детям, чтобы я могла их покормить прямо здесь, на пьедестале. Но его возвращает в реальность осторожный голос распорядителя.

— Эмм... господин Громов, вы не могли бы вручить победителям кубок?

Марк как будто не слышит, смотрит на меня как зачарованный. Кубок зажат под мышкой, медали висят на локте. Это он так место освободил когда я начала ему содержимое сумки пихать.

Очаровательно улыбаюсь распорядителю, а сама незаметно толкаю Громова в бок.

— Не стойте как садовая статуя, награждайте моих детей, — шиплю, не двигая губами, — если вы, конечно, не передумали...

— Что? А, нет, конечно же нет, — спохватывается Марк, достает из-под мышки кубок и делает шаг к пьедесталу.

У меня глаза наполняются слезами при виде счастливых мордашек мальчиков, когда их отец надевает на них медали. Кубок он вручает Мирону.

С трибун несутся аплодисменты и овации. Я, перебросив сумку через плечо, снимаю своих победителей на камеру. Звучит торжественная музыка, Громов благодушно улыбается.

— А почему только один кубок? — вдруг спрашивает Мир своего отца, повертев в руках полученный приз.

Музыка замолкает, Громов вопросительно на меня смотрит.

Демонстративно выключаю камеру и прячу телефон. А я откуда знаю, почему?

— Нас же трое, — продолжает свою мысль наш с Громовым старший сын. Они с Марком смотрят друг на друга, и тут сквозь кольцо громовских телохранителей протискивается тренер.

— Вы команда, Мир, — объясняет он, — поэтому и кубок один на всех.

— Но медали же три, — с несокрушимой логикой возражает Макар. — Почему тогда один кубок, если три медали?