Но эти воспоминания неяркие, подернутые дымкой. Возможно, они тоже скоро исчезнут без следа, как и многие другие.

Поднимаю глаза и говорю негромко:

— Забыл. Ты ведь знаешь, что я многое забываю, папа.

Отец сверлит меня яростным взглядом, глядя в упор из-под сдвинутых бровей. Выдерживаю взгляд, как и он, упираясь руками в столешницу. И там, где наши глаза встречаются, в воздух взлетает сноп искр.

Он сдается первым. Как будто батарейка села. Усаживается обратно и откидывается на спинку кресла, его голос теперь звучит совсем по-другому. Ровно и умиротворенно.

— Ну что ты, сын, я все помню. Я тоже надеюсь, что до суда не дойдет. Мы с тобой договоримся, мы же родные люди. В конце концов все, что у нас есть, достанется Марату. Мы должны быть друг за друга, потому что мы семья.

Я тоже откидываюсь на спинку, отпуская столешницу.

— Да, конечно, мы семья.

8. Глава 8

Громов

— А ты разве не едешь, сынок? — слышу негромкий ласковый голос, ощущаю на плече легкое прикосновение.

Оборачиваюсь. Мама. Она как всегда появляется бесшумно.

Молча качаю головой, и мы с ней вдвоем смотрим как отец с моим сыном на руках прямиком через газон идет к машине.

— Снова с отцом поругались? — спрашивает она сочувствующе. Неопределенно пожимаю плечами. —Ты поэтому с ними не поехал?

Продолжаем смотреть как отец устраивает Марата на заднем сиденье, ждет пока наперед сядет Анна, и сам усаживается за руль.

— Что мне там делать? — снова передергиваю плечами.

— Это твоя семья, сынок. Это ты их возить должен, а не Марат — ее голос звучит по-прежнему мягко, но теперь мне в нем слышатся нотки ревности.

— Ты прекрасно знаешь, что я не вожу, — говорю равнодушно.

— Ты мог бы взять водителя, — мать замолкает, но ненадолго. Садится рядом и спрашивает безо всякого перехода: — Сынок, скажи, что у вас с Анной?

— То же что и было, — отвечаю неопределенно, — ничего нового. А почему ты спрашиваешь?

— Видишь ли, — она придвигается ближе, — мне в последнее время кажется, что ты совсем их забросил. Отец чувствует вину за тебя и пытается компенсировать твоей жене и сыну отсутствие твоего внимания.

— И что? — я искренне не понимаю, к чему она клонит. — Марат его внук, это логично, что отец уделяет ему время. Вспомни как наш дед старался урвать для нас с братом хотя бы по часу каждый день. Отца мы не видели неделями.

— Да, это правда, папа вас очень любил, — она чуть смягчается, — и вечно шпынял Марата за то, что тот сутками пропадает на работе. А он все доказать пытался, костьми ложился, чтобы показать, что папа напрасно его недооценивает. Но, понимаешь, сынок, — ее голос вновь звучит напряженно, — меня беспокоят не ваши с отцом отношения, меня больше беспокоят твои отношения с женой.

— С Анной? — переспрашиваю.

— А разве у тебя есть кто-то еще? — удивляется мама. И я притормаживаю.

В самом деле. Разве у меня есть кто-то еще?

— Да нет. Нет, мама, конечно же нет, — говорю, а в груди неожиданно начинает саднить.

Не знаю почему, не могу объяснить. Но такое чувство, как будто я прямо сейчас совершаю что-то грязное, низкое. Как будто я прямо сейчас предаю...

Кого? Господи...

Сдавливаю виски, упираюсь локтями в стол.

— Что с тобой, сынок? — мать с тревогой наклоняется надо мной.

— Скажи это ты мне, мама, — вырывается непроизвольно, — скажи, что со мной. Что не так. И почему...

— Сынок, — в голосе матери появляются слезы, — мой бедный сынок. Расскажи, что тебя мучает?

— Зачем? — Закрываю лицо руками. — Что это изменит?

— Я твоя мама, — она осторожно проводит рукой по моей голове, гладит плечо, — ты со мной всем можешь поделиться. Что творится в твоей семье, мальчик мой?