— В семье? — повторяю отрешенно, — В какой семье, мам? Разве она у меня есть?

— Что ты такое говоришь? — всплескивает она руками. — Конечно, есть. Мы с папой, твоя жена и Маратик...

— Семья это дом, мама! Крепость. А у меня совсем не так. Вы с папой отдельно, а Анна с Маратом они... — замолкаю, подбирая слова, и замечаю, что у матери перехватило дух. — Они семья, в которой я совсем себя не чувствую. В которой мне хорошо только после терапии. И это не их вина, а моя. Только моя.

На ум снова приходит взбалмошная Карина Ангелис, которая кормит своих ангелочков бутербродами. Почему каждый раз при слове «семья» мне теперь все время на ум приходит именно она?

Хотя насчет ангелочков я бы поспорил, эти трое мальчишек настоящие чертенята. И самой госпоже Ангелис, если честно, больше подошло бы имя мисс Чертовка.

— Не молчи, сынок, ответь, — слышу умоляющий голос.

— Я не люблю, Анну, мама. И не хочу. Никогда не хотел, — сдаюсь и говорю как есть. — Что касается сына... С каждым днем я осознаю, что между нами нет той связи, которая должна быть между отцом и сыном.

— Как ты можешь даже думать о таком, сынок? — мать охает и закрывает ладонью рот.

— Я говорю правду. Пока я убеждаю себя, уговариваю, через какое-то время сам начинаю верить, что у нас все хорошо. Что у нас с Анной крепкая семья. Но проходит время, и иллюзия семьи исчезает. Мои уверенности рушатся как песчаный замок. Я стараюсь ухватиться за воображаемое семейное счастье, но у меня ничего не выходит. Оно как будто ускользает от меня, это счастье. Или его иллюзия. Мам, ты чего? — замечаю влажные дорожки на ее щеках и вскакиваю. — Почему ты плачешь?

— Ох, сынок, бедный мой сынок, — причитает она, уронив лицо в ладони, — за что нам все это?

— Прекращай лить слезы, — беру ее за руки, заглядываю в лицо. — Или есть еще что-то?

Судя по тому, как мать прячет глаза, я угадал. Что-то явно есть.

— Я боюсь, сынок, — она шепчет, не переставая плакать — Мне кажется, твоя Анна неравнодушна к Марату.

— Чего? — а вот тут мать меня удивила. Смогла, как говорится. — Что ты придумываешь?

— Нет, сынок, не придумываю, — она смотрит на меня, и я поражаюсь, когда вижу, какой огонь бушует внутри. — То, что Марат возится с Маратиком, это правильно. Это нормально. Но то, что он таскается с Анной по салонам и магазинам, не представляешь как меня волнует...

— Это еще что за бред? Зачем отцу ездить с Анной по магазинам? — спрашиваю недоверчиво, и тут меня озаряет, я даже вскакиваю. — Погоди, мам, ты что, ревнуешь отца к моей жене?

— Я не ревную, ну что ты! — глаза у матери непривычно бегают. Она никогда не умела толком врать. — Я просто волнуюсь, чтобы между тобой и твоей женой не возникло недопонимания. Если ты дашь понять Анне, что она тебя не интересует, кто помешает ей попытаться устроить свою жизнь так, чтобы... эм... остаться в семье?

— Не неси ерунды, мам, — морщусь я. — Анна может пытаться и пробовать все, что ей вздумается. Кто тебе сказал, что отец на это поведется?

Мать смотрит на меня с жалостью. Протягивает руку и ерошит макушку.

— Ты же сам мужчина, Марти. Разве ты сам не знаешь, как бывает?

— Ты не доверяешь отцу?

Она вздыхает, отводит глаза.

— Мне было бы спокойнее, если бы у вас с женой все наладилось. И с отцом тоже. Он в последнее время как спичка, чуть что, вспыхивает за секунду.

— Я отстранил его от работы компании, — говорю как можно более холоднее. Все равно она узнает. — Так что вряд ли в ближайшее время наши отношения можно будет назвать безоблачными.

Мать застывает в недоумении, прижав руки к груди. И тут же бросается ко мне, хватая за руку.