— Спрашивай, — говорю ей, потому что вижу, как ее распирает от любопытства.

Вот тебе и табу. Не все то табу, что касается Бемби.

Девушка поднимает на меня удивленный взгляд и интересуется аккуратно, боясь спугнуть меня, сорвать наживку с крючка.

— Твоя мама… почему она там?

— Тяжелые наркотики, две попытки суицида, затяжная депрессия… Много причин, — стараюсь говорить ровнее, но эта тема никогда не оставляет меня равнодушным, как бы я ни старался.

— О господи! — Ольга останавливается, прикрывает рот рукой. — Но как так вышло?

Ну вот, зато выдернул олененка из ее собственной пучины переживаний.

— Это долгая история, — не хочу рассказывать ей.

Никому не хочу. Это только мое дело, моя боль. Это мое чертово болото, и я никому не позволю погрязнуть в нем вместе со мной. Бемби понимает, что я не готов продолжать, и больше не спрашивает ни о чем.

Увидев вдали тир, тяну ее туда.

— Яд, я не хочу, пожалуйста, давай не пойдем! Я не умею стрелять.

Сопротивляется, но идет.

— Дочь Севера должна уметь постоять за себя, — говорю уверенно и вручаю ей винтовку.

Показываю, как стоять, как правильно держать оружие, как его заряжать. В стойке остаюсь за ее спиной. Тесно, максимально близко. Дышу ей в волосы, вижу, как по ее рукам ползут мурашки. Оля ожидаемо мажет.

Повторяю снова и снова, пока она наконец не привыкает к моему теплу и не попадает в цель. Смеется, прыгает, хлопает в ладоши. А я охуеваю от ее лучей, пронзающих меня навылет. Это все так больно ранит, сильнее, чем удары в челюсть, — и в этот момент понимаю: я живой. Живой, сука.

Обратно идем быстрым шагом, позабыв обо всем на свете. Мы расслабляемся настолько, что я не замечаю слежки, а выезжая на трассу, проебываю хвост.

И только в последний момент срабатываю чисто на рефлексах, когда вижу обгоняющий нас черный внедорожник и ствол, направленный на меня. Делаю одновременно две вещи: громко, но твердо командую Бемби: «Ольга, на пол!» и боковым зрением вижу, как она падает в проход, отмечая, что четко сработала, и роняю педаль тормоза в пол.

Выхватываю ствол, но тачка просто жестко подрезает меня, стреляет в колесо и проносится мимо.

Пугали.

Напоминали о себе. А я конченый, поплывший долбоеб, раз не заметил их приближения.

17. Глава 17. Трус

Лежу на полу Гелендвагена, обхватив голову руками, и прислушиваюсь к себе: жива я или нет? Вроде кроме ребер, которыми я приложилась, когда падала вниз, больше ничего не болит.

— Все закончилось, — говорит Яд, открывая дверь.

Хватает меня за талию, вытягивая на улицу, и помогает встать.

Я смотрю на его лицо. Жесткое, хмурое, заостренное, глаза мечут молнии. Мы на сумеречной трассе. Криво стоим на обочине, рядом только лес. И он.

Кидаюсь к нему в объятия. Бездумно цепляюсь за его талию, сжимаю так крепко, как только могу. Марат обхватывает меня, закрывает собой, хотя вокруг больше никого нет, обнимает тесно — иголки не просунуть. Страшно, господи, как же страшно. Все эти отцовские загоны по поводу моей безопасности больше не кажутся шуткой, теперь я четко ощутила, как жизнь может ускользнуть. Для этого не нужно много времени. Секунда — и тебя нет.

В нас стреляли! Боже, в нас реально стреляли! Отстраняюсь немного от Яда и смотрю в темные злые глаза, а потом начинаю хаотично водить по его телу трясущимися руками, ищу следы пули. Стреляли же, я слышала!

— Успокойся, слышишь?! — зовет он меня, но дрожь только усиливается.

Я никак не реагирую на Яда, только сильнее впиваюсь в его руки, живот. Парень жестко обхватывает мое лицо и повторяет с нажимом, глядя неотрывно на меня: