– Даня, – сказала она, стараясь говорить спокойно, но голос уже дрогнул. – Это… это не совсем так. Ты не понимаешь, что значит слово «жена».

Данила заморгал, словно услышав что—то странное. Посмотрел на неё. Долго.

– Я всё понимаю, – тихо произнёс он. – Мы вместе. Ты со мной. Мы спим вместе. Ты моя.

– Это другое, – перебила она, резко, почти слишком. – То, что ты говоришь, – не так называется. Это просто… ну, мы живём вместе. У нас однокомнатная квартира. Мы просто вдвоём. Это не брак. Не семья. Понимаешь?

Он отодвинулся чуть назад, как будто от её слов потянуло сквозняком. Смотрел, не мигая. Его губы дрожали, но он молчал. Мила вдруг поняла, что сказала всё слишком быстро, без фильтра, как будто пыталась затушить пожар, не глядя, где горит.

Саша стоял молча. Ни слова. Только наблюдал, как если бы перед ним разворачивался эксперимент, результат которого он уже предугадал. Взгляд его был тяжёлым, непроницаемым. Не гнев, не насмешка – просто холодное понимание.

– Он не шутит, Мила, – сказал Саша после паузы, наконец переводя взгляд на неё. – Он действительно думает, что вы муж и жена. И я не уверен, что виноват в этом он.

Мила почувствовала, как в ней что—то дрогнуло. Хотелось сказать: «Я не делала ничего», но это было бы неправдой. Хотелось сказать: «Я просто хотела, чтобы он не чувствовал себя брошенным», но и это звучало как оправдание. Хотелось закрыть глаза и оказаться где—то, где этот разговор невозможен в принципе.

– Даня, – сказала она уже мягче, медленнее, – ты хороший. Ты самый добрый человек. Но ты должен понимать – мы не женаты. Никто не знает. Никто не может знать. Мы просто живём вместе, как друзья, как…

– Мы не друзья, – перебил он, и в голосе его была не злость, а обида. – Мы любим друг друга. Я точно люблю. А ты… ты раньше не говорила, что я ошибаюсь.

Снова тишина. Он встал. Не рывком – медленно, как будто внутри у него всё отмерло. Посмотрел на неё с тем выражением, от которого у неё всегда ломалась защита – взгляд не упрекающий, а непонимающий. Как будто ему только что отменили обещание.

– Ты же говорила, что я твой. Когда у тебя болела спина. Ты тогда лежала, и я гладил тебя, а ты сказала, что я твой.

Мила закрыла глаза. Хотелось, чтобы этот момент исчез. Чтобы он никогда не начинался.

– Даня… – снова попыталась она.

Но он уже отошёл. Сделал несколько шагов, сел обратно на стул. Не к ней – к стене. Глаза потухли. Плечи опустились. Он молчал. Как будто сам себе запретил говорить ещё хоть слово.

Он стоял у двери, не двигаясь. Пакет был в руке, взгляд – где—то между ею и Данилой, будто он не знал, куда смотреть, чтобы не задеть. Воздух в квартире был плотным, как будто стены сжались, и оставалось только одно – уйти. Но он медлил.

Мила почувствовала, как напряглось всё тело – от шеи до стоп. Слова ещё звенели в ушах, а взгляд Данилы, потухший, обиженный, всё ещё висел в пространстве, как расплавленный след от прикосновения.

Саша кашлянул. Не из—за горла. Просто потому, что надо было как—то обозначить звук, присутствие, хоть что—то, чтобы разрезать тишину.

– Ну, – произнёс он, – пожалуй, мне пора.

Интонация у него была странная – неуверенная, скомканная. Такой она не слышала её никогда. Он будто не знал, как правильно уйти из того, чего не ожидал увидеть.

Мила сделала шаг к нему, как бы провожая. Попыталась улыбнуться. Щёки дрожали. Это была не улыбка, а реакция тела, которое больше не контролировалось головой. Она кивнула – слишком быстро.

– Спасибо, что пришёл, – сказала она, и голос прозвучал слишком ровно, будто она репетировала.