А потом их стоны совпали.

Не громко. Не театрально. Музыкально. Его – резкий, высокий, на грани слома. Её – низкий, вязкий, срывающийся на шёпот. В этот момент ничто не существовало. Ни комната. Ни ночь. Только их тела. Их кожа. Их обнажённость – не в смысле голой плоти, а открытости до последнего слоя.

Она замерла на нём, дыша часто, не зная, как быть дальше. Он прижал её к себе – уставшую, тяжёлую, выжатую. И в этой позе они остались – не потому, что так надо. А потому что иначе было невозможно.

Они лежали вместе, тесно, но не сжато. Тела ещё были горячими от движения, но не истощёнными – наполненными. Его рука всё ещё обнимала её за талию, но уже не крепко, не цепляясь, а как бы естественно – будто всегда так и было. Она лежала сверху, тяжело дыша, уткнувшись щекой ему в грудь. Волосы спутались, губы сухие. Внутри – будто раскрывшееся что—то. Не боль, не тревога. Простор.

Он гладил её спину – кончиками пальцев, неровно, как будто не знал, как нужно, но знал, что хочет. Его дыхание стало тише. Не ровное ещё, но спокойное. А у неё всё ещё дрожали пальцы ног.

Она чувствовала, как медленно отступает напряжение, которое держалось в теле весь день – не только после Саши, но и вообще. Вся та тревога, которую она не отпускала: будет ли он бережен, не испугается ли, не перегнет, не потеряется – всё это рассыпалось в какой—то миг, без предупреждения. Как будто её тело вдруг решило за неё, что можно. Что нужно.

И в этом было нечто странное. И пугающее.

Мила приподнялась чуть, посмотрела на него. Лицо Данилы было спокойно. Слегка влажное от пота. Щёки розовые. Глаза прикрыты, но не спит. Просто отдыхает. Как человек, который сделал что—то очень важное, и теперь может позволить себе быть.

Она провела пальцами по его груди, потом к плечу, к шее. Он открыл глаза и посмотрел. В этом взгляде не было ничего, кроме счастья. Настоящего, чистого. И тогда в ней, совершенно внезапно, что—то перевернулось.

Словно внутри раздался тихий, но чёткий звук – не зов, не команда. Открытие.

С ним ей хорошо.

Не просто телесно – не просто из-за того что он бережный, тихий, внимательный. А потому что рядом с ним она вдруг исчезала сама для себя – не терялась, не исчезала как личность, а переставала быть объектом оценки.

Ни один мужчина раньше не смотрел на неё так, чтобы она чувствовала себя в безопасности не только в теле, но и в мыслях. Даже с Сашей было иначе. Там было уважение, там была логика, там было тепло – но не растворение. Никогда.

Она прижалась к Даниле сильнее. Закрыла глаза. Его рука сжала её чуть крепче, и она почувствовала, как под кожей пробежал отклик. Не возбуждение. Что—то другое. Тревожное.

Потому что в этом «хорошо» было слишком много. Слишком спокойно. Слишком полно.

Не было страха. Ни в теле, ни в сердце. А это значило, что она перестала сопротивляться. Что где—то в глубине уже не хотела отделять себя от него. Что он стал не просто частью жизни – стал дыханием. И в этом было нечто опасное. Потому что таких вещей не отпускают легко.

Она открыла глаза, уставилась в потолок. Дышала тише, но внутри – дрожь. Незаметная снаружи. Тонкая, но всё заполняющая.

Раньше у неё были границы. Даже с Сашей. Она знала, где начинается он, а где – она. А сейчас… сейчас всё размыто. Он дышит – и она это чувствует как своё. Он касается – и ей кажется, что это её собственное прикосновение. Он молчит – и она знает, о чём. Без слов. Без сигналов. Как будто они давно вместе. Слишком давно. Хотя это – только начало.

И вот здесь стало страшно. Не за него – за себя.