Она медленно приподнялась. Тело отозвалось нехотя – было тепло, немного сонно. Данила поднял глаза, не спросил. Только чуть сильнее прижался бедром. Мила не отстранилась. Просто села на постели, не торопясь. Чуть откинула волосы назад, одной рукой придержала край майки. Он следил за каждым её движением – не как мужчина, желающий женщину, а как человек, для которого каждое её движение – чудо.

Она сняла майку. Без манерности, без театра. Просто перекинула через голову, аккуратно положила рядом. Оказалась в светло—серых хлопковых трусиках и лифчике того же цвета. Нижнее бельё было старым, немного растянутым, но чистым, тёплым, из той повседневной жизни, где всё по—настоящему. Данила не отводил глаз, но не лез, не тянулся. Он только ждал, и в этом ожидании было больше уважения, чем в любом слове.

Мила посмотрела на него. Его лицо было напряжённым, почти испуганным. Не от происходящего, а от ответственности. Она поняла это сразу – он не боялся её. Он боялся, что не справится с собой, что сделает что—то не так. Она медленно потянулась к застёжке лифчика – за спиной. Пальцы на секунду дрогнули, потом расстегнули. Лямки съехали с плеч. Мила сняла его, так же просто положила рядом.

Грудь осталась открытой. Не напряжённой. Не выставленной. Просто была – как часть её. Кожа отреагировала на прохладу, соски чуть сжались. Данила заметил. Его глаза округлились, но он ничего не сказал. Только глубже вдохнул, но так, чтобы она не испугалась.

Мила не смотрела на него в этот момент. Ей нужно было быть в себе. Снять трусики – это был уже следующий шаг. Плавный, честный. Без торопливости. Она легла снова, подтянула колени, аккуратно, одной рукой, стянула ткань вниз. Сначала до бедра. Потом до коленей. Затем – сняла окончательно. Положила их рядом, к другим вещам. Всё происходило без паузы. Как будто так и должно быть.

Она лежала теперь полностью обнажённой. На спине. В полутени. Волосы рассыпались по подушке. Грудь поднималась от дыхания. Ноги слегка согнуты. Всё тело казалось не чужим – наоборот, своим, принятым, настоящим. Не красивым – живым.

Он смотрел. Осторожно. Почти как ребёнок, который впервые видит огонь: тепло тянет, но трогать страшно. Она протянула к нему руку – не требовательно, не приглашая. Просто знак: можно. Он подался ближе.

Мила провела ладонью по его щеке, потом к шее. Почувствовала, как его кожа горит. Сердце стучало не только у него – у неё тоже. Она нащупала край его футболки. Подтянула. Он помог – медленно, неуклюже. Снял, положил рядом. Торс был худым, немного сутулым, с едва заметным рельефом. Под кожей пробивались вены. Рёбра чуть видны. Живой, тонкий, не мальчик, не мужчина – просто он.

Она потянулась к резинке его штанов. Он напрягся, но не отстранился. Мила посмотрела в глаза. Спросила без слов. Он кивнул. Неуверенно. Но с доверием. Она начала стягивать – аккуратно, сантиметр за сантиметром. Он приподнялся, помог. Штаны слетели. Остались только трусы.

Она дотронулась до их края. Он не пошевелился. Его лицо стало бледнее, глаза заблестели. Мила опустила взгляд. Всё было естественно. И трогательно. И не страшно. Она сняла их тоже – медленно, стараясь не делать ни одного неловкого движения. Не потому, что боялась испугать его. Потому что это был момент, который нужно было прожить правильно.

Когда они остались оба нагими, она не посмотрела вниз. Только в глаза. Он – тоже. И в этом взгляде было всё.

Когда всё лишнее исчезло – одежда, страх, внешние границы – Мила ещё какое—то время просто лежала рядом. Она чувствовала, как под её ладонью движется его грудь. Неуверенно, чуть прерывисто. Дыхание шло волнами, и в этих волнах было нечто большее, чем возбуждение. Там жила неуверенность. Ожидание. Доверие, которое можно было легко разрушить.