В комнате было душно. Пот слипался в локтевых сгибах, волосы приклеились к лбу. Но уходить никуда не хотелось. Даже шевелиться не хотелось. Мила чувствовала себя, как после сильного дождя – всё внутри стало тёплым, мокрым и очищенным. Да, тяжело. Да, сердце всё ещё бьётся слишком часто. Но она уже знала – всё случилось именно так, как должно было.

Он не спрашивал, что теперь. Он и не мог. Для него важным было не после, а сейчас. Что она здесь. Что не отвернулась. Что не убежала. Она чувствовала, как его ладонь чуть касается её живота, как будто он просто хотел знать: она никуда не делась.

Время будто перестало идти. Ни улицы, ни города, ни шума за окном – ничего не существовало. Только их кожа, их дыхание, и тишина, в которой уже не было тревоги. Только покой.

Мила гладила его по спине, медленно. Не чтобы успокоить – чтобы остаться с ним в этом моменте. Навсегда, если бы можно было. Ей не хотелось думать, что будет утром. Не хотелось разбирать, правильно ли это, кто что скажет. Всё это было неважно. Сейчас – главное. Сейчас он был счастлив. И она знала это. Чувствовала по его телу, по дыханию, по тому, как он обнял её за талию, прижимаясь как можно ближе, будто хотел спрятаться внутри неё и остаться там.

Она закрыла глаза. И впервые за долгое время не хотела засыпать, чтобы не пропустить ни секунды. Хотела помнить всё. Тепло. Его вес. Тот звук, с которым он вздохнул, когда вошёл в неё. Тот взгляд, полный непонимания и счастья. Всё это стало частью её.

Он чуть приподнялся и сказал шёпотом:

– Я люблю тебя.

Мила не ответила. Только сжала его в ответ. Потому что это и было главное. Не ласка. Не близость. А то, что в этом чужом, холодном, пугающем мире кто—то смог почувствовать себя дома.

Он заснул почти мгновенно, как только она поправила одеяло и слегка подтянула его голову к себе. Всё напряжение вышло, растеклось по простыням, впиталось в подушки. Он лежал, уткнувшись ей в плечо, с приоткрытым ртом и растрёпанными волосами, дышал мягко, глубоко, будто впервые за долгое время спал не просто телом, а всей душой.

Мила смотрела в потолок, не моргая. Не потому, что не могла уснуть – просто не хотела. Внутри не было пустоты. Там было ощущение, как после долгой дороги, когда ты наконец пришёл туда, где можно сбросить сумку, разуться, и просто – быть. Без страха, что кто—то позовёт. Без нужды объяснять. Без плана на завтра.

В ней всё ещё жил его голос, то неуверенное: «Я всё сделал правильно?» – и её ответ, в котором было больше любви, чем она когда—либо осмеливалась произносить вслух. Он стал для неё мужчиной. Не в социальном, не в бытовом смысле – а в самом простом и глубоком: тем, кому она доверила себя без остатка. Тем, перед кем она больше не защищалась. И теперь уже не могла свернуть.

Ночь казалась бесконечной, но не гнетущей – скорее бережной. Каждый шорох, каждый вздох Данилы был ей понятен, как дыхание собственного ребёнка. Только не материнская это была любовь. Там было что—то другое. Глубже. Гораздо опаснее. Но и честнее.

Она вспомнила, как боялась этого прикосновения, как держала внутри страх быть неправильно понятой, испугаться самой себя, отшатнуться. Но он не дал ей отшатнуться. Не силой. А тем, как поверил. Целиком. Без защиты. Без маски. Это было не выбор. Это было – доверие, ставшее телом.

Снаружи кто—то хлопнул дверью. Где—то в другом подъезде. Мила вздрогнула, но не сжалась – просто крепче прижала к себе его плечо. Не хотелось, чтобы утро пришло. Утро будет спрашивать. Смотреть. Утро принесёт правила. Она хотела остаться здесь, в этой тихой середине ночи, где всё было на своих местах: его ладонь – у неё на животе, её нога – под его, его дыхание – вровень с её.