Было ли это настоящей любовью? Ведь Арен, в отличие от своего отца, не умер. И не ослаб, а стал императором через два года после гибели невесты.

Волосы Агаты-дочери скользили между пальцев… Какие мягкие! За один этот волосок он и умереть готов…

Нет, конечно, то была любовь. Арен до сих пор ощущал внутри себя горечь и боль, когда вспоминал сестру Берта Арманиуса. И на месте сердца — словно пустота, бездна, тьма, которую ничем не заполнить, как ни старайся.

Если только детьми.

— Арен…

Он оглянулся и сразу ощутил эмоции вошедшей в спальню Виктории. Удивительно, как раньше не почувствовал. Наверное, слишком погрузился в себя.

От жены неприятно веяло холодом. Именно так Арен часто ощущал страх.

— Что случилось? — Она быстро подошла ближе, глядя то на него, то на Агату. — Что с нашей девочкой?

— Сядь. — Император усадил Викторию на свое место, а сам встал. — Я сейчас все тебе расскажу.

Очень коротко и быстро Арен поведал жене о случившемся и, как только замолчал, услышал вполне ожидаемое:

— Это София!

Виктория полыхала яростной ненавистью, и это настолько давило, что император, поморщившись, поставил щит.

— Не говори ерунду, Вик.

— Ты ее выгораживаешь, потому что она твоя любовница! — выпалила жена обвиняюще, и краем глаза Арен заметил, как Тадеуш, отключавший в этот момент капельницу, чуть вздрогнул. — Она очевидно виновата!

Император сделал вдох, пытаясь унять раздражение.

— Вик, давай в том, кто виноват, а кто нет, будет разбираться Гектор. Это его работа.

— Пока он будет разбираться, эта дрянь отравит наших детей! — взвизгнула Виктория. Наверное, она сделала это слишком громко — Агата вдруг застонала и завозилась.

Тадеуш тут же бросился к столику, схватил какую-то бутылочку и вернулся обратно к постели. Отвинтил крышку и поднес флакон к носу наследницы.

— Мы-ы-ы, — замычала Агата, отворачиваясь, и открыла глаза. Они слезились.

— Поговорите с ней, — сказал Тадеуш негромко, делая шаг назад. — Так она быстрее придет в себя.

— Девочка моя хорошая, — тут же запричитала Виктория, склоняясь над дочерью. — Миленькая моя, любимая, маленькая. Ты слышишь меня, моя радость?

— Ма… — Агата вздохнула, бледнея. — Тошнит…

— Это нормально, — произнес Тадеуш быстро. — Интоксикация еще не прошла до конца. Ее высочество будет периодически тошнить несколько дней.

— Инто… — попыталась повторить девочка, но быстро замолчала. Огляделась и, чуть нахмурившись, спросила: — А где… Алекс? И Софи?

Эмпатический щит Арена задрожал — жена вновь разозлилась.

— Алекс скоро придет, — ответил император ласково и, сев на корточки, коснулся губами лба дочери. — И Софи…

— Софи ты больше не увидишь! — перебила его Виктория. — Забудь ее!

— Почему? — удивилась Агата, и глаза ее наполнились слезами.

И тут Арен сделал то, что раньше считал недопустимым в семейной жизни — он поставил на жену печать молчания. Виктория открыла рот, попыталась что-то сказать — но до них не донеслось ни звука.

— Твоя мама сердится на Софию, Агата, вот и говорит так. Не волнуйся. Конечно, ты увидишь свою аньян. И скоро.

— Сердится? — Агата шмыгнула носом. — Но за что?

— Ты отравилась конфетой, моя радость. А конфеты подарила София.

— Но… она же не виновата. Да, пап? Софи такая хорошая, добрая, мы с Алексом ее очень любим! Не надо ее увольнять!

Виктория впилась ногтями в руку Арена, пытаясь заставить его снять печать, но он только головой покачал.

— Не буду. Сейчас, моя радость, я схожу за Алексом. А ты пока побудь с айлом Родери. С кровати не вставай.

— Да, пап.

Император поднялся с корточек и, аккуратно взяв под локоть Викторию, тоже потянул ее к выходу. Жена смотрела на него почти с ненавистью, явно полыхая от гнева. Арен вышел, закрыл дверь и, не снимая с супруги печать, очень тихо сказал: