– Ещё раз с днём рождения, малышка. Люблю тебя.

– И я тебя, пап.

Мне нравится наблюдать за ними. Илья Александрович просто идеальный отец, такой, которого у меня не было. Мой папа тоже любит меня, по-своему, но это и близко не стоит с отношениями между Лютаевыми.

Наконец, мы покидаем дом и несколько часов кряду проходим всякие унизительные (для меня) процедуры, типа депиляции, массажа лица и пяток, педикюра… Боже, зачем это всё мне нужно, если я не планирую никаких связей в ближайшую сотню лет? Завершается экзекуция сложной причёской и замысловатым макияжем.

К вечеру я сама на себя не похожа. На меня смотрит незнакомка в чужом платье, которое прихватила для меня Миленка. Нет, я, безусловно, благодарна подруге, что не выделяюсь на фоне её и других девчонок, но всё это – не перебор ли?

Я не хочу ехать в клуб. Не представляю, как выдержу полночи шума и блеска неоновых огней! Но делать нечего. Мне придётся.

Поначалу всё идёт неплохо. На меня никто не обращает внимания, и я даже могу чуточку расслабиться. Меня даже не задевает косящийся в мою сторону Борис: почему-то я уверена, что после вчерашнего он не посмеет ничего говорить Милке.

Пока все танцуют, я сижу за столиком, разглядывая бесноватую толпу. В какой-то момент ко мне подлетает Милка.

– Там Нинке плохо!

– Что? – подскакиваю я.

– Кажется, ей что-то подсыпали в коктейль! Она танцевала, а потом упала и забилась в конвульсиях, просто жуть, представляешь!

– И что делать?

– Мы едем в больницу, скорая вот-вот приедет, кто-то поедет сначала переодеться и привезёт нам вещи… Тяжёлая предстоит ночка!

– Да уж… Я с вами.

– Нет, найди папу, он мне не отвечает, наверно, не слышит за этим шумом.

– Разве он здесь? – холодею я.

– Да, где-то на втором этаже, в вип зоне клуба. Пожалуйста, Глаш, найди его и скажи, что случилось.

– Конечно, не волнуйся, я всё сделаю. Мы догоним вас, не сомневайся.

Подруга убегает, а я, нервно озираясь, иду к широкой винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. С огромным трудом мне удаётся добиться от официанта информации о расположении отдельной кабинки, где Лютаев сидит с двумя мужчинами. Один из них – сосед, Сергей Дмитриевич. Второго я ещё не видела.

Но именно он первым замечает меня и громко произносит:

– Так-так-так! Смотрите-ка, какая цаца к нам заглянула! Чего хочешь, сладкая?

Я смущённо мнусь в дверях, глазея на мужчин.

Лютаев с ленцой бросает на меня взгляд и тут же меняется в лице.

– Аглая?!

– Так ты её знаешь? – ухмыляется незнакомец. – Познакомь, Илюх, а?

– Забудь. – грубо бросает ему Лютаев. – Она совсем ребёнок.

Эти слова звучат для меня подобно хлёсткой пощёчине. Я морщусь, едва сдерживая слёзы обиды. Но я здесь не ради мужского интереса отца своей подруги.

– Какой же она ребёнок? Молодая и красивая женщина. Достаточно взрослая… – говорит Сергей Дмитриевич, с любопытством поглядывая то на меня, то на Лютаева, но мне нет до этого дела.

– Подруга. Моей. Дочери. – отрезает Илья Александрович. – Ребёнок.

Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда и глупой, отчаянной боли. Пока я, значит, влюблялась в него, он видел во мне всего лишь ребёнка?!

10. Глава 10. Лютаев

– Ооо, гляньте-ка, какие люди! – одаривает меня масляной улыбкой Андрей Хмурских, владелец сей богадельни.

Мы с Серёгой здороваемся с приятелем и устраиваемся поудобней на мягких диванах вип-кабинки.

– Как в школе, – усмехается Суровин, и я закатываю глаза.

– Шпана дворовая, как сказала бы Валентина Яковлевна.

– Наша «классная мама» до сих пор внимательно следит за нашими взлётами и падениями, – не соглашается Серёга. – Давно уже не считает нас шпаной. Только если Хмурого. Уверен, она считает, раз он держит кабаки, жизнь его пошла по кривой дорожке.