Мы звучно смеёмся, пока молоденькая официантка, искоса поглядывая на Дрона, выставляет на стол яства и дорогое бухло.

Руку готов дать на отсечение: Андрюха спит с этой фифой. Он вообще спит со всеми, кто шевелится, половозрел и женского пола. Всегда таким был. В отличие от нас с Сергей Дмитричем Суровиным, Андрей Константинович Хмурских даже женат ещё ни разу не был. Что, в общем-то, не помешало ему иметь взрослую дочь.

Такие непохожие, с разными интересами и судьбами, тем не менее, мы дружим уже более тридцати лет и стараемся пересекаться несколько раз в год. Три брата-акробата, как называла нас классуха. Хмурый, Суровый и я, ваш покорный слуга, Лютый. Как на подбор.

– Как дела с московским проектом? – участливо интересуется Серёга. – На финишной прямой уже?

Я постукиваю по столу, усмиряя чувства, но всё же признаюсь:

– Боюсь, что мне придётся свернуть проект. Мне больше не подходят условия основного инвестора.

Серёга присвистывает:

– Пожалуйста, дружище, скажи, что это никак не связано с той очаровательной милашкой, с которой ты тут отдыхаешь.

– Тут я отдыхаю с дочерью. У Милёнка день варенья, вот и прилетел.

– Однако я уже дважды видел тебя вовсе не с дочерью… – ухмыляется приятель.

– Знаешь, иногда я жалею, что повёлся на твои уговоры и прикупил вторую часть дома, – огрызаюсь я.

– Да мы с тобой впервые за семь лет пересеклись в этом доме! – поддевает Суровин. – Всё отлёживаешь бока во Франции со своей порноактрисулькой.

– Брейк, парни! – смеётся Хмурый. – Хорош про баб, тоску нагоняете.

– Ну ты если начнёшь про них, то лет через сто закончишь, – замечаю я и перевожу тему: – Условия меня более не устраивают, неважно почему, придётся передавать права на здание Городецкому.

– А нельзя выплатить ему вложенные в строительство средства? – спрашивает Андрюха.

– Ты представляешь, о какой сумме идёт речь? – протягиваю я с невесёлой усмешкой. – У меня нет такой свободной суммы. Стал бы я связываться с Городецким, имей собственные средства в достаточном количестве?

– Давай тогда покумекаем, как поступить, но завтра или на днях, – предлагает Хмурый. – Ты же пока здесь?

– Пока здесь, – киваю я, и мы откладываем дела на потом, возвращаясь к легкомысленной болтовне, которая, впрочем, мало меня занимает. Мои мысли устремляются вниз, на танцпол, за столик, где сидит моя дочь с друзьями. Тянет пойти и узнать, как у них дела, но я продолжаю сидеть на месте. Ни к чему это. Мне это вовсе ни к чему.

Вот же дурак! Не зря говорят: седина в бороду, бес в ребро. Вот и я попался. Накрыло с головой. Даже не думал, что так бывает, пока не столкнулся той ночью с ней.

Было что-то порочное в этой кричащей невинности. Греховное. Манящее. Вероятно, я просто тронулся умом, ослеплённый чистой и светлой красотой девчонки. Я возжелал этот запретный плод. Захотел присвоить себе Аглаю.

Тогда я, конечно, ещё не догадывался, что обнажённая нимфа в моей ванной и есть университетская подруга Милены, о которой я так часто слышал в разговорах с дочерью, но я возжелал её.

Умом понимал, что дурнее мысли у меня ещё не возникало ни разу в жизни. Хотите назовите это бредом собачьим или кризисом среднего возраста, но в тот момент, когда я столкнулся с ней в ванной, что-то надломилось во мне.

И дело даже больше не в ладной девичьей фигурке с нежными округлостями груди, с торчащими по центру заострёнными вершинами, сморщенными от прохлады, а в невозможно печальном взгляде, отречённом, словно она знает какую-то тайну бытия. Взгляд делал её старше, хотя на вид я не дал бы и восемнадцати. Слишком маленькая, непозволительно, что ставило меня в ещё более неловкое положение перед самим собой.