Мне нельзя об этом думать! Мечтать о поцелуях Лютаева это уже совсем ни в какие ворота! Интересно, все влюблённые девушки такие глупые?

Мысль о собственной глупости забавным образом не злит, а веселит меня, и я издаю тихий смешок. Илья Александрович скашивает взгляд на меня и спрашивает:

– Не поделишься, что там у тебя в голове такого смешного?

Я краснею и выдавливаю:

– Да так, подумалась какая-то глупость, это не стоит вашего внимания.

Хорошо, что в салоне – и за окном – давно темно, иначе, уверена, Лютаев легко прочёл бы все мои непотребные мыслишки!

– Хмм, – мне чудится недовольство в его неоднозначном покашливании. – И всё-таки как-нибудь потом обязательно расскажи. Руку готов дать на отсечение: мне понравится!

Он усмехается, словно точно знает, о чём я думала несколько минут назад.

Лютаев тормозит и глушит мотор. Не сразу я понимаю, что мы на месте. Долгая дорога домой оказалась слишком короткой, но я продолжаю сидеть в машине, как и Лютаев.

Я смотрю на свои руки, аккуратно сложенные на коленях, на ровные миндалевидные ногти, покрытые прозрачным лаком, на тоненькие белёсые полумесяцы на их концах. Непослушные волосы закрывают мне обзор, но почему-то я уверена, что мужчина смотрит на меня. Не решаюсь проверить.

Лёгкое дуновение ветерка касается кудрявых прядей за мгновение до лютаевских пальцев, а в следующее – он заправляет волосы мне за ухо и гладит твёрдыми костяшками мою скулу.

– Думаю, нам стоит пойти внутрь, – тихо говорит мужчина. – Милена наверняка слышала, что мы вернулись, и…

– Да, вы правы. – резко выдыхаю, отстраняясь от него.

Нервно дёргаю ремень безопасности, пытаясь отстегнуться, но его снова заклинило. Как не вовремя!

Лютаев накрывает и сжимает мою руку.

– Аглая, Аглайка, погоди. – Он убирает мои пальцы с фиксатора и сам отстёгивает меня. Я смотрю на его губы, полные и мягкие, которые мне до невыносимого отчаяния хочется попробовать на вкус, даже несмотря на густую бороду, его возраст, наличие дочери – моей подруги – и почти-жены-модели, и почти пропускаю следующую фразу мужчины мимо ушей: – Вот так. Спешка ни к чему ни в одном деле. Ни в одном, понимаешь?

Наверное, мне хочется верить, что его слова содержат вполне конкретный подтекст, и я верю. Верю и успокаиваюсь.

Облизываю губы. Медленно веду по ним языком, с удивлением наблюдая за реакцией Лютаева, с жадностью разглядывающего это движение, и киваю:

– Понимаю. Спасибо за вечер, Илья Александрович. Спасибо, что подвезли.

– Всегда рад, – отвечает он, улыбаясь одними губами. В глазах снова прочно обосновался лёд.

Мы покидаем салон практически синхронно, входим в тёмную тишину дома, словно пустующего, и удивлённо переглядываемся.

– Неужели все уже пошли спать? – усмехается Лютаев, и я пожимаю плечами.

Стараюсь не смотреть, как он изучающе блуждает по комнатам, но глаза то и дело очерчивают мускулистую спину, перекатывающиеся под рубашкой бицепсы, трицепсы и прочие «цепсы», опускаются на крепкие бёдра, идеальный мужской упругий зад, вызывая нешуточные волнения внутри меня.

– Я пойду к себе, – пищу я его спине и сбегаю, чтобы больше не глазеть.

На лестнице встречаю сонную Миленку.

– О, Глаш, приветик, – подруга звонко чмокает мою щёку. – Хорошо погуляла? Папа тебя забрал?

– Привет, замечательно, да и да. – отчитываюсь я. – Вы все спите что ли?

– Ага, – зевает она. – Легли пораньше, завтра на трассу с утра поедем, пока народу не слишком много. Так что, подъём в шесть, завтрак в семь и выезжаем. А где папа то?

– Так внизу инспектирует, – хихикаю я, и подруга закатывает глаза.