Еще Маруся подметила, что дядюшка Архип крайне внимателен к чужим словам. Чего он там в них выискивал? Скорее всего, он слов просто боялся, лавировал промеж них, как лыжный дядька на горном склоне, уворачивающийся от флажков. Когда твоя жизнь слалом, трудно сохранять лицо монохромным. Лицо, как известно, зеркало души. Постоянное ожидание подвоха от жизни, эдакое состояние «полупан-полупропал», как однажды выразился жестокий Тихон, не способствует красоте отражения.

Разные части дяди Архипа страдали от Маруси по-разному. Туловище, например, практически не страдало, зато само имя «Архип» готово было в окно выброситься, лишь бы не быть присовокупленным к этому нескладному дяде.

– Дядюшка Архаип, – ластилась Маруся, изображая личиком покорность и простоту, – Ой, прости – Архип, я хотела сказать.

Дядюшка помнил, что в запасе у нее еще Архипип, Архипуп, Архитрон, Архетип, Абрикоша, Архипёс, Архипан, Архипад, Архипень, Архипёс, Архитуп, и целая пачка других патронов существенного калибра. Из всего набора дядюшку умилял разве что Абрикоша, остальное бесило.

– Называй все своими именами! – потребовал однажды от подруги Тихон, поборник справедливости, равенства и еще чего-то хорошего, не снабженного в этом мире подходящим словесным определением.

– Привет, стол Маруся, – тут же обратилась к предмету мебели послушная Маруся.

– Не паясничай, я не то имел в виду, – скривился Тихон, – Стол не может быть «Маруся».

– А в «Икее» может, – пожала плечиками Маруся, – Хотя, по мне так лучше кровать.

Дядя Архип, почувствовав поддержку товарища, попробовал огрызнуться:

– Имя «Марина» напоминает подводную лодку, – вякнул дядя.

– Подводная лодка это субмарина, – поправил дядю Тихон, – А марина – это место стоянки для лодок.

– Парковка, – осклабился дядя, уточняя определение.

– В принципе, да, – согласился Тихон, – Но слово «парковка» какое-то излишне практическое, ты не находишь?

В истории этой планеты остались ненаписанными слова о том, решился ли дядюшка обозвать Марусю «парковкой». Тем более, что Маруся это все-таки не Марина. Маруся – это маленькая Марина, Мариночка. Индивидуальное паркоместо, если можно так выразиться, а не парковка вся целиком.

– Я джентльмен, – заявил дядя Архип, – Я детей и женщин не обижаю.

И приосанился, потому что в голове его тут же всплыл светлый образ доктора Ватсона в исполнении актера Соломина. Образ был столь ясен и чист, что его опознали стоявшие рядом Тихон с Марусей.

– Ну, предположим, мифы об английских джентльменах весьма противоречат реальности, – мягко произнес Тихон, – Психоисторические вирусы это, запущенные обонятельными англосаксами.

– Откудава он вообще прибыл, твой доктор Ватсон? – грубо спросила Маруся, добивая остатки просиявшего в комнате джентльменства простецким «откудава», – Он из Индии прибыл! А ты помнишь, чем англичане в Индии занимались? Мерзкий палач он, твой доктор Ватсон!

– Палач, верно, – согласно кивнул Тихон, – Головы сипаям рубил.

Все представили, как Соломин рубит сипаям головы. Картинка рисовалась премерзкая. Дядя Архип сменил цвет лица с польского на советский, но робкая кривуляка улыбки не сумела сойти за серп, потому что была кривулякой, а нос дядин и вовсе не напоминал молот. Скорее, он поникшее недоразумение напоминал, причем виновато как-то, будто не хотел напоминать – но пришлось.

Тихон с Марусей были хорошими товарищами дяде Архипу, им было низко и подло наслаждаться дядиной обескураженностью. В то же время, Марусю вполне устраивала ее способность управлять флагами, папа мог бы гордиться дочерью, если бы мог.