– Нет. Та, что стоит за ней. Автор.
Картина изменилась. Взгляд стал испуганным. Улыбка исчезла. Контуры дрогнули. Будто что-то внутри хотело обратно.
На груди у Дэмиена – медальон. Свет фонаря зацепил его. Он пульсировал. С тем же ритмом, что и холст. Они были связаны. Он знал. Всегда знал.
Алиса сжала кисть. Пальцы побелели. Её взгляд снова упал на холст. Образ не закончен. Ни линии, ни смысл. Она знала – каждый следующий мазок будет шагом. Возможно, последним. Возможно, необходимым.
Она стояла между страхом и знанием. И впервые понимала: её рука – не её.
– Закончишь её – цепь замкнётся, – голос Дэмиена звучал глухо, будто прошёл сквозь каменную стену. – Но если нет… ты останешься внутри.
Холст дрожал. Не физически – вибрацией пространства. Воздух между картиной и телом Алисы густел с каждой секундой. Он налипал на кожу, словно прозрачная плёнка, лишающая дыхания. Каждый вздох казался тише, чем шаги смерти.
Глаза женщины на полотне не просто смотрели – выжидали. В их глубине не было мольбы, только знание. Безэмоциональное, холодное. Не прощающее. Она не просила быть завершённой. Она требовала.
– Она хочет выбраться, – прошептала Алиса. Голос слипался с небом рта. – Не быть написанной – быть выпущенной.
– Или заменить тебя. – Дэмиен подошёл ближе. Его тень растянулась, как чернила на мокрой бумаге. – Автор никогда не создаёт без цели. Если ты открыла дверь – будь готова закрыть её. Или пройти дальше.
В кармане шевельнулся медальон. Он не звякнул – он дышал. Ритм совпадал с пульсом в висках. Алиса сжала его через ткань. Под кожей кольнуло: не металл, а зуб.
«Подпиши». Слово в голове. Как шрам от сна. Без букв. Только импульс.
Холст снова изменился. Из его пустоты вытянулась рука. Женская. Не написанная – настоящая. Белая, как воск. С пальцами, сжимающими кисть. Ту самую. Чернёную. И вторая подпись. Почти стёртая. Едва уловимая в ткани. "Агата".
– Она уже была здесь, – Алиса провела пальцем по нижнему краю. Холст поддался. Как кожа под лезвием. И капля – чёрная, маслянистая – выступила из угла. Не краска. Память.
Картина потемнела. Не резко – как комната, когда за окном медленно садится солнце, но ты знаешь, что света больше не будет. Под изображением вылезли лица. Другие. Старые. Слои. Женщины, затёртые под мазками. Каждая – с глазами. Ни одна – с именем.
– Он пишет сосуды, – Дэмиен глядел в центр. – Сначала личность. Потом – дверь. А потом – вместо души – штрих.
– А мы? – Алиса не чувствовала пальцев. Холод поднимался выше. – Мы просто проводники?
– Нет. Мы – печати. Каждая подпись – это узел. Развязать – значит быть втянутой.
Холст треснул. Тонкая линия – от подбородка до щеки. Будто шрам раскрылся. Глаза на картине закрылись. А потом губы разомкнулись.
«Подпиши меня. Или останься.»
Слова не звучали – они отзывались в груди, как второе сердце.
На полу – стеклянная кисть. Кончик, словно ледяной шип. Когда Алиса наклонилась, пол под ней отозвался эхом. Комната будто сжалась, и потолок качнулся. Не от ветра. От чьего-то взгляда сверху.
– Ты можешь сломать цепь, – Дэмиен говорил почти шёпотом. – Но тогда кто-то другой станет звеном. Или цепь пойдёт по кругу.
– Ты сломал её? – спросила она. – Или закрыл глаза?
Он посмотрел на свой медальон. На его поверхности – пустота. Не глянец, не стекло. Пустой отсвет, в котором отражалась не комната, а ничто. – Я выбрал остаться снаружи. Но не вне.
Алиса подняла стеклянную кисть. Пальцы онемели. В кисти – холод, как у воды, в которую бросили прах.
Холст вздрогнул. Глаза открылись. Женщина в портрете смотрела. Не умоляла. Не злилась. Просто ждала. Последнего мазка.