На венском вокзале её встретил ветер. Он пах горелым деревом и церковным ладаном. Как если бы город готовился к похоронам, а не встрече. В лифте отеля зеркала были затянуты чёрной тканью.

– Предосторожность? Или предупреждение?

Швейцар отвёл взгляд, когда вручал ключ. Номер – 313. Алиса усмехнулась безрадостно. Символизм следовал за ней, как собака без имени.

Комната – пуста. Только один элемент привлёк внимание: картина на стене. Репродукция. Но мазок был знакомым. Чуть дрожащая кисть. Как у отца, когда он писал под давлением.

Она медленно разложила вещи. Футляр на кровати. Медальон – на подушке. Записка – между страниц блокнота. Комната дышала. Тени в углах будто ждали сигнала.

Алиса легла, не раздеваясь. Глаза – к потолку. Пятна света – как разорванные облака. Они двигались. Мерно. Живо.

И в этот момент – голос. Женский. Тонкий. Как игла:

– Ты разожжёшь огонь снова.

Алиса не вскрикнула. Только сжала кулак. Кожа на запястье пульсировала. Как будто огонь уже начал идти по венам.

Выставка проходила в здании старого Арсенала, застроенного ещё при Габсбургах. Каменные своды, масляная плитка под ногами, тусклый свет от медных бра. Всё дышало старостью. Влажной, но горделивой. Как улыбка умирающего коллекционера. Каждый шорох, каждый шаг отзывался глухим эхом, будто стены давно привыкли слушать и хранить.

Алиса вошла без приглашения. Под чужим именем, в длинном чёрном пальто, которое чуть колыхалось, словно ткань тоже чувствовала напряжение. На бейдже значилось «Галерея Нойхауз». Подделка – сделанная с любовью. Почерк, шрифт, бумага – идеально состарены. Но никто не спрашивал. В этом месте верили тем, кто не сомневается. Она держалась уверенно. Как та, кто пришла не смотреть – а вернуть.

Внутри пахло дорогим вином, лаком и цветами, которых не было. Алиса различала ноты пепла. Тонкие, прячущиеся за парфюмом, но отчётливые. Запах горелых страниц. Древесины. Чего-то, что не просто сгорело, а оставило след в воздухе. Она почувствовала это, проходя мимо стенда с ранними работами Ланген. Там один из холстов будто дышал жаром, как камин после полуночи.

Толпа была как нарисованная. Шеи натянуты, жесты изящны, взгляды – безликие. Лица – как маски. Только один взгляд был настоящим. Мужчина у колонны. Тёмно-серый костюм, трость с серебряным навершием. Лицо в полутени, но глаза – на ней. Не мигал.

Дэмиен?

Алиса моргнула. Тень исчезла. Лишь воздух дрогнул, как после удара по воде.

И вот она – картина. Настоящая. Не репродукция. Не копия. «Женщина в пламени».

Огонь на холсте был живым. Он двигался, хотя краска оставалась недвижимой. Внутри пламени – лицо. Не её. И не чужое. Лицо, которое Алиса знала изнутри, хотя никогда не видела его в зеркале. Как будто оно жило на грани воспоминания и предчувствия.

Она подошла ближе. Свечи отбрасывали дрожащие тени, и одна из них – тень её – казалась другой. Удлинённой. Наклонённой. Не отражающей движение.

Лак на поверхности картины поблёскивал, как испарина на лбу у умирающего. Краска – густая. Красная. Как кровь, впитавшая жар. В груди сжалось.

Глаза на картине следили за ней. Не иносказательно. В спине защемило. Пальцы налились холодом.

– Узнаёшь её? – голос сзади. Женский. Ровный, как линия ножа.

Алиса обернулась.

Виктория Ланген. Вживую. Лицо – идеально. Но не из плоти. Как скульптура. Волосы – тёмные, сединой отброшенные назад. Платье – глубокий синий, почти чёрный. Бархат поглощал свет. Шея – обнажена. И на ней – медальон. Тот самый. Блестящий, как рана на солнце.

Игра началась.

– Потрясающая работа, – произнесла Алиса. Голос был ровным. Внутри – огонь. Паника не в крике. Паника – в тишине между словами.