Марк выругался. Коротко. На латыни.

– Время вышло.

– Нет, – шепнула Алиса. – Мы не нашли зеркало.

– Вон там, – указал Марк. – За старым станком.

Оно было накрыто тканью. Чёрной, как суданская ночь. Алиса подошла. Воздух стал вязким. Каждый шаг – как сквозь мед. Пальцы дрожали, но потянулись к краю ткани. Она соскользнула. И в отражении она увидела… Себя.

Но не теперь. Девять лет назад. Плачет. Руки в ссадинах. Запястье – без шрама. Ещё. За спиной – мать. Она что-то шепчет. Алиса наклоняется. Слушает. И слышит не слова. А пепел. Падающий между реплик.

– Не впускай её, – говорит мать. – Даже если она уже в тебе.

– Кто? – шепчет Алиса. Или отражение?

Ответа нет. Внутри зеркала вспыхивает пламя. Оно не снаружи. Оно внутри той Алисы. И в нём – женщина. Та же. Всегда та же. Из пепла. Из рамы. Из шрама.

Зеркало трескается. На стекле – буква. М.

Марк рвёт ткань с гвоздя. Накрывает зеркало. Но оно уже сказало своё.

– Всё. Уходим.

Они поворачиваются к двери.

Но она уже закрыта. Заперта. Не защёлкнулась – захлопнулась. Вдохнула их.

И тогда Алиса понимает:

Фабрика не просто ждала их.

Она звала.

И имя, звучащее у неё в голове, не чужое.

Оно – её. Марра.

В этот миг зеркало за её спиной взрывается. Не с грохотом – с пением.

Осколки не падают. Они парят. Кружатся. Как пепел. Как письма, сожжённые перед тем, как их смогли прочесть.

И каждый отражает одно и то же лицо. Её.

Но с глазами – жёлтыми. Горящими.

И губами, шепчущими слова, которых не было ни в одном из языков живых.

И дверь… начинает открываться сама.

Скрипит. Мягко. Как бы приглашая.

– Вперёд, – произносит Дэмиен. Его голос – чужой. Или слишком знакомый.

Алиса не двигается. И только одно слово звучит внутри:

Марра.

Ответ. Или начало.

ГЛАВА 3. РАММА

Алиса не спала уже сорок восемь часов. Не могла. Сон казался предательством. Закрыть глаза – значит отпустить бдительность, отдать себя на милость тем, кто давно мёртв, но всё ещё шепчет сквозь стены.

В её голове крутилась одна мысль: почему картина молчала?

Холст – неподвижный, холодный, как тело после трёх часов без пульса. Она держала над ним руки, почти касалась. Кожа на запястьях щекоталась – будто ожидала, что краска дрогнет, начнёт пульсировать, как раньше. Но – ничего.

Словно сердце картины остановилось.

Или затаилось, как хищник, затаившийся в кустах, когда на поляну выходит ребёнок.

Она сидела в мастерской, укутавшись в шерстяной плед, который больше напоминал саван. Воздух был вязким. Запах гари, старого масла, пыли и… чего-то ещё. Тонкий металлический привкус, как от крови на языке.

Лампочка над её головой мигала с ритмом обречённости. Стекло банки с растворителем под пальцами – холодное, как мрамор. Алиса провела по нему – осталась полоса. Мазок пепла.

Руки дрожали. От недосыпа. Или от воспоминаний. Она не уточняла.

Репродукция «Женщины в пламени» висела на стене. Копия. Дешевая, выцветшая. Но всё равно – не давала покоя. Глаза женщины на картине были пустыми, как окна после пожара.

Алиса знала, что это подделка. Но не могла отвести взгляд.

Вчера именно она – не проклятый оригинал – вызвала вспышку. Необъяснимую, как ток от мёртвого аккумулятора. Память вспыхнула: запах оплавленного воска. Сизый дым под потолком. Духи матери, лилия и пудра. Треск дерева. Крик.

И картина. Где-то в этом хаосе была она. Живая. И, кажется, смотрела на неё.

Алиса откинулась назад. Вдохнула. Глубоко. Воздух слабо пах пеплом, даже спустя пятнадцать лет. Или ей казалось?

– Ты чего-то ждёшь? – голос в голове был не её. Баритон, сухой, как пергамент. Дэмиен. Его тень жила в её мыслях, как старая запись на пластинке, проигрываемая слишком часто.