Мы пока ничего не видели, и оставалось только догадываться, что беспокоило животных.

– Подойдем тихо, чтобы нас не заметили, – предложил я.

Деревья – березы, клены, ясени – росли близко друг к другу, их редеющие кроны уже начали окрашиваться в цвета осени.

Мы с Никифором крались вперед, почти соприкасаясь плечами, и старались держаться ближе к стволам, чтобы в случае чего, спрятаться за ними.

Сначала послышались мужские голоса. Потом в ноздри ударил запах: он напоминал вонь разделываемой туши, только еще хуже. Пришлось даже прикрыть ладонью рот и нос, чтобы не ощущать запаха гнили, которую обнаружили деревенские жители.

Мужчины стояли на тропе полукругом, спинами к нам. Хозяйский сын Пахом возвышался над всеми. Его рыжие волосы торчали в разные стороны – как будто у него на голове горел маленький костер. Тимофей Ильич стоял рядом с ним.

– Хочу поглядеть, на что они смотрят, – сказал я, желая подобраться поближе.

Мой шепот пощекотал Никифору ухо, и он, позеленевший от смрада, сморщил нос и кивнул.

– А я, ваша Светлость, не хочу. Воняет здесь ужасно, – буркнул он.

– Ну и ладно. Оставайся, я один пойду, – огрызнулся я.

– Погодите, – зашипел он мне в спину. – Не подходите близко.

Я ухватился за ближайший сук и подтянулся. Вот уже с высоты глядел на макушки мужчин. Но понять, на что они смотрят, по-прежнему не получалось.

Следовало перебраться на другую ветку, чуть повыше… Но лучше бы я остался на земле, рядом с Никифором!

Сразу за кругом мужчин лежал юноша или, точнее, то, что от него осталось. Он лежал на боку, согнув ногу, как тряпичная кукла, небрежно брошенная на пол. При виде его, валяющегося на земле, точно забытый мусор, мое сердце наполнилось тоской. Я на мгновение отвернулся, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.

На вид покойному было лет семнадцать-восемнадцать. Он был одет в простые домотканые штаны, рубаху и поношенный армяк. На ногах обмотки и лапти. Голова у него отсутствовала. А также кисти. И голову, и кисти, похоже, неумело отделили от тела. На запястьях лохматились клочья кожи, а из обрубка шеи, на том месте, где когда-то была голова, торчал зазубренный конец сломанного позвоночника.

Никто в этом мире не заслуживал смерти. Тем более – такой кошмарной. Хорошо, что Никифор не видел. Желудок у него был слабоват, и он тут же выдал бы нас, окатив его содержимым стоящих внизу людей.

На земле виднелись темные пятна крови.

Мужчины, казалось, не хотели приближаться к телу – то ли из уважения, то ли из страха. Они переговаривались – слишком тихо, чтобы можно было услышать хоть слово. Лошади храпели и рвались с поводьев.

Наконец, Тимофей Ильич тяжело вздохнул и произнес достаточно громко:

– Нечего тут глазеть. Нужно отвезти тело домой.

– И что мы скажем его матери? – спросил один из мужиков.

– Скажем то, что знаем, – в голосе Тимофея Ильича прозвучало нетерпение. – Что нашли в лесу в таком виде.

– У него нет головы, – заметил кто-то. – Как мы объясним ее отсутствие?

– Может это зверь или упырь? – нерешительным тоном предположил Пахом.

– Да какой там упырь? – махнул рукой один из мужиков. – Старый граф это.

– А ну, цыц! Даже не начинайте! Все эти истории о графе – полная ерунда! – рявкнул Тимофей Ильич.

11. Глава 10.

– Кто-то же убил нашего Захарку и забрал голову, – худой мужик со светлыми волосами кивнул на труп. – Почему не граф?

– Может это, разбойничьи люди? – предположил другой мужик, комкая в руках засаленный картуз.

– Это все ерунда, Игнат, – суровым голосом сказал Тимофей Ильич.

– А почему нет? Душегубы так и рыскают в наших лесах, зверей бьют и овец воруют.