Мысль о близнеце оказалась ложной. А даже если бы брат и существовал, вряд ли был лучше того прежнего Сидерика. Отец – мелкий трактирщик, вдовец. Пьет. Особых чувств и доброты к сыну не проявлял. Порол Вопета по случаю и без, достаточно жестоко. Об этом говорили отметины на спине и ягодицах студиоза. При осмотре лекарь сухо, но емко записал все шрамы и основные черты характера:

«Пронырлив, нагл, изворотлив… Склочен. Склонен ко лжи. Мстительный…» – перечитал несколько раз. Раньше, до смерти Сонезы, бытовики жаловались магистру Олидеру на Вопета, как на поддавшегося влиянию демона студиоза. Однако почтенному инквизитору хватило опыта и мудрости заключить, что все дурное в маленьком мерзавце от дурного воспитания, а не потусторонних сил.

Митар задумчиво перекладывал бумаги, пока случайно не обратил внимания, что на свидетельстве рождения студиоза стоит местный герб, хотя Вопет не местный... Пригляделся. И верно – не оригинал, а дубликат, выданный одним из городских нотариусов.

«Почему копия?» – схватился за зацепку инквизитор. И в памяти всплыли оброненные слова магистра Лужо, что Вопет – самый младший изо всех студиозов академии.

«А ведь верно, минимальный возраст для поступления – четырнадцать сезонов. Тогда Сидерику должно быть как минимум пятнадцать, но он никак не тянет по свой возраст. Если Ферендель особенно сильно заинтересован в нем, мог и подсуетиться – прибавить сезон… Или два».

Теперь Айтен догадался о еще одной причине, по которой Вопет считался изгоем.

«Щуплый простолюдин из провинции, озлобленный ребенок, любящий сладкое, оказался крайним в склоках деканов… – из хранилища вышел раздраженный и злой. – Ничего! Главный Инквизитор обязательно узнает о подделке бумаг в Светлой академии и скверным надзором над студиозами».

Пользуясь, что сегодня нет лекций, Айтен решил переговорить с деканом целительского факультета. Однако у нее как раз проходила практика, и, опасаясь оставить студиозов без присмотра с ядовитыми ингредиентами, она попросила подождать. Коротая время, инквизитор спустился к целительскому огороду и, прогуливаясь между грядками и павильонами, пришел к вырытому котловану для будущей теплицы.

Сейчас из-за туч выглядывало робкое, тусклое солнце. И все же тепло прогревало черную мантию. Представив, каково просидеть дождливой, холодной ночью в яме, в тонкой одежонке, Митар пообещал себе разыскать жестокосердного урода и лично спихнуть в котлован, дабы привить тому азы доброты и сострадания.

Когда прозвенел колокол, поднялся в восточную башню и заглянул на кафедру.

Лужо давала наставления крутившимся рядом студиозам, что-то сверяла по списку, но при виде него отложила дела и пригласила в кабинет. Просторный, строгий, выдержанный в бежево-голубых тонах с синими вкраплениями.

– Вижу, вы настроены серьезно переговорить со мною, – начала целительница, усаживаясь за светлый стол. – Я вся во внимании.

– Вы проницательны, – вежливо улыбнулся Митар. – Благодарю. Постараюсь не отнимать много времени.

– Вы тоже любезны, магистр, – вернула улыбку Лужо. – У инквизиции особые прерогативы, и ее следователям в беседе не отказывают. И тем более не указывают на время.

– А я, скорее, по частым делам.

– Вопет? – грустно усмехнулась она.

– Да. Я намерен узнать ваше мнение, как одного из лучших специалистов целительства… – сделал паузу Айтен. – Возможно ли найти специалиста, способного погрузиться в сознание… – Не успел завершить, как Лужо холодно отчеканила:

– Можно. Если готовы взять на себя ответственность за повреждение его хрупкого сознания. Разве вы не замечаете очевидного? Он впечатлителен, добр, беззащитен. Что будет, если вспомнит все то, что с ним было прежде. Все жестокости, что вытерпел, пакости, что творил сам. Кем станет?