— Вы сами как думаете?! — не выдерживаю. Какой-то абсурд! Я ничего не понимаю и, скорее всего, это все мне снится.

— Я никак не думаю, поэтому спрашиваю вас.

— Вов, на пару слов, — Даня оттаскивает меня в сторонку.

— Что?! — бросаю на него убийственный взгляд.

— Ее нельзя в детдом. Она такая маленькая… кто там с ней будет заниматься? Ребенок останется инвалидом и все…

— И что ты предлагаешь?!

— Возьми ее себе. На время. Там же есть еще какая-то… девушка. Вдруг она адекватная? Вернется домой и пусть себе сестру забирает. Передашь ребенка ей и будешь свободен.

— Ты в своем уме? Что я делать-то с ней буду?!

— Няню наймешь.

— А отпуск?!

— Ну... Кошку же ты взял…

— Она же, черт возьми, не кошка! Это ребенок! Живой! — повышаю голос на Даниила. И тут же жалею. Он-то уж точно ни в чем не виноват, а мне надо сохранять спокойствие. Но в голове включается сирена. Дети — это не то, что мне сейчас нужно.

Молча выражаюсь самыми нецензурными словами. При мысли, что мне предстоит отложить поездку и разгребать чужие дела, настроение окончательно портится. И хотя лицо не выражает ничего, кроме равнодушного спокойствия — профессиональная выдержка делает свое дело, в душе от моего самообладания не остается и следа.

3. Глава 3

Лейла

Лицо Владимира меняется от ухмылки и интереса к ошеломлению. Кажется, я вижу… сочувствие? Похоже, он не ожидал. Разочарован? Смущен?!

— Лейла?! Какая ты… взрослая, — резко отводит взгляд и натягивает рубашку, скрывая от меня свое красивое тело.

— Ага. Что в этом удивительного?

— Мне сказали, что ты заграницей. С возвращением.

— Спасибо… — окончательно путаюсь. Кто сказал? Зачем? В комнате становится тесно. Теперь мне хочется прикрыться.

— Я друг твоего отца. Владимир Романович Келлер. Мы служили вместе. Я был знаком с твоей мамой... — зачем-то уточняет. — Прими мои соболезнования. Мне жаль.

Отворачиваюсь. Только этого не хватало…

— Не нуждаюсь в сочувствии. Меня ничего не связывало с отцом и его содержанкой, кроме наследства. Собственно, ради него я и прилетела домой. На остальное плевать.

Хмурится.

— Так чем обязана?

— Я буду с вами жить. Временно.

— В моей комнате?!

— Нет, конечно! Займу другую, — откашливается. Кажется, мужчина немного не в себе. — Буду признателен, если уточнишь, какая свободна.

— Понятия не имею. И вообще, с чего вдруг ты собираешься тут жить?! Дом не сдается и не продается!

— Твой отец назначил меня опекуном для Амалии, — протягивает мне бумаги, окончательно запутывая. — А органы опеки считают, что ребенку лучше в родных стенах, да и квартиру свою я сдал… еще вчера собирался в путешествие, не подозревая, что судьба преподнесет мне такой «сюрприз». Но ты бы очень меня выручила, если бы взяла некоторые обязательства по уходу за ребенком на себя. Тебе это явно ближе.

Амалия. Опекун. Я. Это «трио» не вяжется друг с другом.

— Какая из меня нянька? Что я могу дать двухлетнему ребенку, учитывая, что полтора года из ее жизни мы не виделись?! — срываю злость на нем. — Раз папаша назначил опекуном тебя, значит, так тому и быть. Успехов! Кстати, в доме ремонт и все жилые комнаты заняты стройкой. Но за небольшую «услугу» я могу пустить тебя в свою.

— Да? — в глазах снова мелькает интерес. — И за какую же?

Ответить не успеваю. Наш странный диалог прерывается чудовищным грохотом. Пока прихожу в себя, Владимир уже бежит на звук. Похоже, что-то произошло в гостиной.

— Разве в доме есть еще кто-то? — спрашиваю на бегу.

— Конечно! Твоя сестра! — рычит, пытаясь открыть дверь. Но замок не поддается.

— Амалия! — пугаюсь. В набитой строительными материалами комнате двухлетний ребенок мог сделать все что угодно… — Почему она одна?! И как смогла запереться?!