— Да.

— И там текут шоколадные реки? А конфеты делают эльфы?

— Ага, эльфы-эмигранты, — он иронизирует, а девочки все принимают всерьез.

— Эмигр-р-ранты! — восторженно повторяет Танюшка, не понимая смысл этого слова, и поворачивается к сестре, — ты слышала, Лиль? Эмигранты.

— Вау… — шепчет она, поглядывая на Орхана как на волшебника.

А потом Таня перестает докучать Байрамова пряниками, подходит к Лиле и, взяв ее за руку, стягивает с табурета. Малышки, тихонько переговариваясь, уходят в комнату. Наверняка что-то замышляют.

У меня после работы и долгой дороги гудят колени. Сажусь на место Лили и устало облокачиваюсь на стол. Оставшись наедине с Орханом, не знаю о чем с ним говорить. Хотя у меня слишком много вопросов и невысказанных слов. Но я не уверена, нужно ли это общение по душам.

— Как дела? — первым прерывает молчание Байрамов.

— Тебе действительно интересно?

— Я должен был о чем-то спросить, — хмыкает он без особого любопытства, — раз сижу у тебя в гостях. Так, чисто из вежливости.

Горький ком подкатывает к горлу. Образ Байрамова размывается из-за подступивших слез. Специально отворачиваюсь, чтобы Орхану не видел, что я расстроилась.

— Не спрашивай, как у меня дела, если не готов выслушать.

— Ты жалеешь, что тогда выбрала Артура?

И впрямь слушать не хочет, ему важнее другое.

Боковым зрением замечаю, как он тянется через стол ко мне, будто по велению эмоционального порыва хочет взять за руку, но в последний момент задерживает ладонь над моим запястьем. А уже через секунду сжимает руку в кулак, так и не дотронувшись, и возвращается в исходное положение.

— Если бы я знала, каким станет будущее, все бы сделала иначе.

Признаться Байрамову, что очень жалею, я тоже не могу. Это будет ложь. Операция продлила жизнь моей маме на полтора года. Целых восемнадцать месяцев у меня была возможность слышать ее голос, держать за теплую руку. Я бы и сейчас многое отдала, чтобы хоть на часик увидеть ее… даже если издали.

— Марика, я очень хотел с тобой…

— Что? — перебиваю из-за натянутых до предела нервов.

С Байрамовым всегда так было — до предела. И во всем. А спустя пять лет — особенно. Годы только украсили Орхана. Он стал еще более мужественным и крепким, рядом с ним очень легко потерять голову. Жестокое прошлое не сломило его. Байрамов, даже оказавшись на самом дне, смог снова подняться.

Наверное, в его объятьях захотели бы побывать многие женщины. Или уже побывали. У меня учащается пульс от одной только мысли, что Орхан может быть с другой. Лучше об этом не думать, иначе станет очень больно.

— То есть я говорил, — тот янтарный взгляд, которым он смотрел на меня, опять становится колючим. Байрамов тоже отворачивается. — Не корми детей вот этой дрянью.

— Уж твои-то дети черпают золотой ложкой икру, — мне удается ответить спокойно и даже улыбнуться.

Мое сердце неумолимо сжимается, я совсем ничего не знаю о личной жизни Байрамова. Он, как и я, изображает искусственную ухмылку.

— Если бы у меня были дети, поверь, они бы получали все самое лучшее.

Наш разговор не клеится. Испытываю дискомфорт, да и Орхан наверняка тоже.

Спасают нас дети, вернувшиеся в кухню.

— Дядя! — радостно визжит Таня и без всякой опаски подходит к Байрамову, протягивает вырезанный из картона прямоугольник. — Вот наш билет на шоколадную фабрику!

Орхан, скептически приподняв бровь, забирает картонку.

— Да ладно? — он читает подпись на картонке, нацарапанную корявыми печатными буквами. Лиле трудно дается письмо, а вот Танюшка уже научилась выводить фломастером некоторые слова.