Освободив Нитаниэль от платья, я прилёг позади неё, осторожно притянув к себе, стараясь согреть своим теплом, ощущая, как постепенно расслабляется её заледеневшее тело, как проходит дрожь. Вдыхая её аромат, чувствуя биение сердца, я старался облегчить своими прикосновениями и ласковыми словами ту боль, что возникала при усилении тока крови, ощущая при этом, как душу переполняет самое настоящие счастье от понимания того, что именно с этой девушкой я готов прожить жизнь.

Она то приходила в себя, то вновь проваливалась в полудрёму, неосознанно прижимаясь ко мне в поисках тепла, тем самым всё больше и больше разжигая пламя, пробуждая желание обладать…

— Как она?

Появление домовухи заставило Ниту встрепенуться и отпрянуть от меня, отчего тут же возникло неприятное тянущее ощущение в районе солнечного сплетения, заставившее напрячься.

Развернувшись, Нитаниэль взглянула на меня распахнутыми от удивления глазами, в которых растерянность сменялась осознанием случившего и обещанием кары на мою голову.

— Какого варха здесь происходит? — Девичьи глаза сверкнули яростью, наполняя мою кровь адреналином, будоража и разжигая сильнейший азарт.

Что ж, вопрос вполне резонный, придётся отвечать, а заодно налаживать отношения, приучать к своему обществу, заинтересовывать… ненавязчиво, незаметно, прикрываясь холодностью и отстранённостью, играя на женском любопытстве, скрывая тот факт, что ради неё я готов на всё… В общем, про скуку рядом с Нитаниэль можно забыть, поскольку для неё такого понятия не существует в принципе.

10. Глава 10

*** Нитаниэль тер Вирей

Желанное тепло медленно растекалось по телу, расходясь волнами от спины, где находился его источник, возвращая в заледеневшие конечности чувствительность, из-за чего те миг спустя пронзила резкая боль, будто от тысяч острых иголок впившихся в кожу, заставив зайтись в крике, от которого засаднило горло.

— Потерпи, девочка, скоро боль отступит, — нашёптывал тихий голос у меня за спиной, овевая обжигающим дыханием шею. — Маленькая неженка, отважная малышка…

Голос то затихал, то нарастал снова, волнуя, маня, вытаскивая из пучины безвременья, где кроме тьмы и холода не было ничего. И словно подчиняясь этому шёпоту, боль действительно отступала, отчего дыхание выравнивалось, уже спокойнее вздымая грудь.

Сон путался с явью, переплетаясь сладкой дремотой, становившейся глубже с каждым осторожным прикосновением горячих сильных рук. Эти прикосновения были едва ощутимы, пробегая то по плечу, то по волосам, но дарили спокойствие и обещали защиту.

В кольце этих рук страх отступал, а теплота, плотнее окутывающая тело, убаюкивала не хуже колыбельной, отодвигая все проблемы и заботы на потом.

— Как она? — знакомое старушечье ворчание разбило вдребезги оковы сна, заставив встрепенуться, воскрешая в памяти события, оставившие неизгладимый след в моей жизни.

Буля! Василиск!

Забившись в сильных руках испуганной пташкой, я развернулась лицом к источнику тепла, всё это время согревавшему моё заледеневшее тело, и наткнулась взглядом на… Этмара, успев подметить не только расстёгнутую рубашку, но и мощную грудную клетку, испещрённую шрамами, после чего потонула в синем омуте его глаз.

— Какого варха здесь происходит? — справившись с замешательством, правда, не так быстро, как хотелось бы, выпалила я, отпрянув от мужчины и натянув одеяло до самого подбородка, возмущённая не только его близостью, но и наличием на мне одной лишь лёгкой нательной сорочки вместо платья с морозным узором.

— Дык, это, отогреваем тебя, горемыка, — вместо снежного ответила домовуха, искоса бросив на него лукавый взгляд, засуетившись возле кровати, на которой минуту назад мы лежали в обнимку с демоном. — Ты так заледенела, вот я и предложила... Самый верный способ согреться, между прочим. Оно, конечно, голышом было бы лучше… — От этих слов я вытаращила глаза и уронила челюсть, отчего Буля поспешно затараторила, сглаживая свою оплошность. — Но Рэй сказал, что ему ещё жизнь дорога, что ты ему голову за это оторвёшь, только из-за вредности обратившись в дракона, поэтому на такой подвиг он не отважится, — домовуха заливалась соловьём, и, судя по ошарашенному взгляду самого снежного, подобные факты он слышал, как и я, впервые. — Ты не боись, голубушка, в моём мальчике я уверена, так что твоей чести ничего не угрожало, но зато ты жива и невредима.