– Простите меня, если я вас чем-то когда-то обидел, – произнес халиф Умар слабым голосом. – Я делал это не со зла, получалось невольно.

– Повелитель правоверных, – отвечал главный советник, – на свете не было более справедливого господина, чем ты. Мы счастливы, что служим тебе и халифату.

– Придвиньтесь ко мне поближе, я плохо вижу вас, – неожиданно попросил халиф, – а мне бы хотелось заглянуть в ваши просветленные глаза.

Присутствующие пододвинулись ближе. Неожиданно взгляд халифа застыл, крупные запавшие темно-карие глаза в упор смотрели на приближенных. Широкие черные брови сместились к переносице, во взоре появилась нехарактерная для халифа страсть. В молчании прошло несколько долгих минут.

Главный советник, не выдержав направленного на него взора, негромко произнес:

– О повелитель правоверных, мы тебя чем-то прогневали? Ты сердишься на нас? Нам горько видеть твой суровый взгляд.

– Кто вы? – неожиданно отрешенно спросил халиф Умар, посмотрев вокруг.

– Мы твои слуги, повелитель правоверных, – напомнил главный советник.

– Это не так, – едва покачал головой теряющий силы халиф. – Я вижу присутствующих здесь… Но это не люди и не джинны, тогда кто же вы?

Неожиданно тело его расслабилось, и Умар, не дождавшись ответа, опрокинулся на подушки, подставленные под спину, и застывшими неживыми глазами воззрился в потолок.

Главный советник, глотая слезы, закрыл дрожащей ладонью халифу Умару глаза и, обернувшись в сторону Мекки, прочитал молитву:

Поднявшись на второй этаж по чугунной ажурной лестнице, гулко отсчитывавшей шаги, глава города пересек приемную, где размещался небольшой стол референта, и спросил:

– Мне никто не звонил?

– Из Москвы сообщили, что Казанский Кремль будет включен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Осталось подготовить кое-какие документы, они лежат у вас на столе.

– Хорошая новость, – ответил Камиль Шамильевич и прошел в свой кабинет.

Кабинет удобный. С левой стороны на стене висела карта Казани, завешенная серой занавеской. С правой – размещался стол, к которому была придвинута небольшая тумба со стоявшими в ровный ряд телефонами: три белых и один черный. Сразу напротив двери – два больших окна с видом на улицу Кремлевскую.

На рабочем столе посередине, перед креслом, находились аккуратно разложенные бумаги, требующие немедленного рассмотрения. Немного подальше папки с документами, нуждающимися в дополнительном уточнении.

Над входной дверью висели круглые часы с большими черными стрелками. Через пятнадцать минут должен подойти доктор богословия, профессор Гиссенского университета Адольф Хампель. Знакомство с ним произошло на конференции в Казанском университете, с которым университет Гиссена имел длительное партнерство.

Одетый в деловой синий костюм в едва заметную белую полоску профессор производил благоприятное впечатление. Поджарый, сухой, с благородной сединой в густых волосах, он значительно выделялся среди присутствующих. В скупых жестах, в повороте головы чувствовалась природная аристократичность, которую невозможно сыграть, подсмотреть или выработать, ее можно приобрести только генетически. Поэтому не было ничего удивительного в предположении, что его выступление станет запоминающимся. Ожидания оправдались: свое приветствие к собравшимся он произнес на латинском языке.

В дальнейшем разговоре выяснилось, что Адольф Хампель из судетских немцев и прошел длительный и нелегкий путь к русской культуре. Еще со студенчества интересовался русским фольклором и историей, а немного позже всерьез увлекся литературой XIX века. Но первым его увлечением как католика было богословие, по которому он защитил докторскую диссертацию, после чего длительное время работал в Ватикане.