Съехали с горы, покатили по гладкой дороге вдоль Казанки.

Останови здесь, – показал Камиль Исхаков на деревянный пристрой.

Автомобиль прижался к обочине. Мягко хлопнула дверца. Председатель горсовета поймал удивленные взгляды проходивших: «Неужели это Исхаков?» Камиль Шамильевич поднялся на крыльцо по серым истертым ступеням и позвонил в такую же серую облупившуюся дверь, сделанную из толстых сосновых досок, побитую временем и непогодой. Вызывающе броско красным выступающим пятном из грубо струганного косяка торчала кнопка звонка, напоминая глаз какого-то доисторического чудовища, сурово посматривающего на каждого входящего.

Узкие ступеньки на крыльце охотно отозвались на тяжесть – издали протяжный звук переполошенной птицы, предупреждавшей о появлении нежданного гостя. Похоже, что звонок в этом доме излишен.

Надавив на красную кнопку, провалившуюся куда-то в сердцевину косяка, Исхаков услышал, как где-то в глубине квартиры радостно раздалась переливчатая соловьиная трель.

После недолгого ожидания дверь открыл отец Макарий (в миру просто Макар), одетый во все домашнее: ступни спрятались в стоптанные тапочки без задников; крепкое сухощавое тело укрывала просторная длинная фланелевая рубашка, застегнутая навыпуск. В его внешности не было ничего такого, что могло бы указывать на духовный сан. Обыкновенный жилистый дядька, каковых в городе многие тысячи. Но Камиль Исхаков знал: стоит только Макару облачиться в рясу, преобразится не только его внешний вид – предстанет совсем другой человек – духовный.

– Проходи, Камиль, – широко распахнул дверь хозяин квартиры перед гостем.

Градоначальник вошел в обыкновенную небольшую квартиру со старой мебелью, расставленной по углам; в самом центре громоздкий старомодный стол с резными толстыми ножками. На комоде, стоявшем на восточной стороне, рядком выстроилось несколько икон, среди которых центральное место занимали «Спаситель» и «Богородица»; немного в сторонке тлела горящая лампадка; над дверью висела икона «Покров Пресвятой Богородицы».

Встретились обыкновенно, как если бы расстались вчера. В действительности прошло полгода. О том, что встреча была приятна обоим, свидетельствовало крепкое мужское рукопожатие.

– Чаю будешь? – предложил хозяин.

– Не откажусь… Только я ненадолго. Скоро вот доклады начнутся, посвященные тысячелетию Казани, я должен быть там, но все-таки решил ненадолго к тебе заглянуть.

– Такое мероприятие пропустить ты не должен. Ценю, – сдержанно произнес Макар, поставив на плиту пузатый эмалированный чайник с облупившейся по бокам краской. Нагреваясь, чайник по-деловому зашумел.

– Посоветоваться с тобой хочу как с человеком духовным.

– Выкладывай, Камиль, что у тебя там наболело?

– Сегодня мимо администрации крестный ход проходил…

– А чему ты удивляешься? – слегка пожал плечами отец Макарий. – Сегодня православный праздник, двадцать первое июля, посвящен он Явлению Казанской иконы Божьей Матери. Ведь не первый год крестный ход под Кремлем проходит.

– С девяносто третьего…

– Видишь, прошло уже семь лет. Не дают тебе расслабляться.

Шумно и громко, как пароход на полноводной реке, засвистел чайник. Хозяин снял его с плиты и разлил кипяток по чашкам.

– Работа такая. Но я не о том. Для людей стараюсь. Это я тебе без пафоса говорю, как есть… Делаю все возможное, чтобы город удобный был, чтобы в нем людям жилось лучше… Знаешь, что я хотел тебе сказать, мне вчера Казанская икона Божьей Матери приснилась, – признался Исхаков, в упор посмотрев на друга.

Священник улыбнулся: