Почему я здесь?

Голень простреливает резкой болью. Я вскрикиваю и хватаюсь за ногу. Пытаясь как-то себе помочь, переворачиваюсь на спину. Вязну в холодной влаге.

– Марк, что происходит?! – кричу, что есть силы. Неужели это он меня сюда бросил?

Прислушиваюсь. Тишина режет сознание, впивается в мозг клокотанием в горле и глухим стуком сердца.

Немного привыкаю к темноте и начинаю видеть едва различимую полоску света в одной из сторон. Когда судорога немного отпускает, встаю на четвереньки и подползаю ближе. Приподнимаюсь с помощью стены. Нога все еще тянет и стать на нее не получается.

Что это за место?

Внизу источник света: явно дверь. Колочу рукой. Второй придерживаюсь, чтобы не завалиться. Металлический гул врывается в уши и оглушает на секунду. Вою и скриплю зубами. Больно как!

– Ма-а-арк! Что это за шутки? Выпусти меня! – бью сильней, хотя сил хватает всего на десятки ударов.

Слышу издалека скрип, затем приближающиеся тяжелые шаги.

Кто-то подходит с другой стороны и заслоняет собой спасительную полоску света: помещение погружается во тьму и без того непроглядную.

– Марк, выпусти меня, – тихо причитаю я. Заношу руку, чтобы грохнуть снова, но замок вдруг щелкает. А вдруг это не он. Я пячусь назад и, от слабости в ноге, заваливаюсь, больно приземляясь на копчик.

В проходе появляется высокий мрачный силуэт. Из коридора в глаза бьет свет. Я невольно прикрываюсь руками.

– Марк?

– Ты созрела уже?

Вольный. Неужели он настолько больной, что бросил меня в это место? Я бегло осматриваюсь. Подвал или погреб, кроме стен нет ничего.

– О чем ты? Я… не понимаю, чего ты хочешь… – боюсь грубить, чтобы «муж» не закрыл дверь и не отрезал меня от внешнего мира. Ненавижу полную темноту, дома всегда на ночь оставляла ночник. Дома? Сердце сжимается от воспоминания о двух трупах в коридоре. Теперь дома больше нет. Как и нет прошлого.

– Вика, – Марк опирается о косяк и складывает руки на груди, – будешь сидеть в этой темнице пока не раскроешься. У меня нет желания играть в эти игры. Ты что-то скрываешь. Если тебе есть что сказать, давай лучше сейчас, или я тебя оставлю здесь очень надолго. Когда ты наорешься, вымотаешься, сотрешь руки в кровь, переохладишь на бетоне почки и захочешь есть так, что готова будешь грызть камень – тогда я с легкостью проникну в твой разум и все узнаю и сам, но, боюсь, ты останешься инвалидом. Ну, или твой мозг накалится так, что тебя уже никакая психлечебница не спасет.

Он говорит спокойно, а у меня волосы дыбом вставали. Я сглатываю горечь во рту, подавляя урчание в животе.

– Я ничего. Не. Скрываю. Марк, зачем мне это?

– А вот не знаю. Твой блок говорит о другом.

– Какой блок? Что мне нужно вспомнить? Может ты меня путаешь с кем-то? Это невероятно, – я отползаю к стене и съеживаюсь от ее холода. Подтягиваю ноги к себе. Хорошо хоть в джинсах, хоть немного теплее.

– Невероятно то, что еще никто не держался так долго. Ты и себя мучаешь и меня. А всего-то надо: отдать часть глубинной памяти. Зачем она тебе, если все равно ты не помнишь? Просто открой и все.

– Ты говоришь так, словно это – чиркнуть спичкой, – я упираюсь взглядом в пол, рассматривая длинную тень Вольного. Он не шевелится.

– За восемь лет я ни разу не сталкивался с подобным. Время поджимает, а я не смог вытянуть из тебя ни мегабайта. И меня это жутко злит.

– Так ты решил, что бить меня бесполезно, просто нужно заморить голодом от отморозить мне внутренности?

– Не дерзи, – он делает шаг вперед.

Я смотрю на колыхание его тени.

– А то что? Убьешь меня? Ты меня