Марк приподнимает бровь. Ослабляет хватку, опускает ладонь на мое плечо.

– Вика, мы не выберемся отсюда, – вдруг шепчет он и склоняется ко мне. Целует в макушку. Я замечаю, что он бледен и вспотел.

Осматриваю комнату. Дверь заперта, под ней одеяло. Из-под щели валит дым и тряпка не сильно спасает.

Марк опускается на диван возле меня и подтягивает к себе.

– Вика, наверное, это конец. Если ты не знаешь кто охотится на тебя, то я точно не знаю. И спастись мы уже не сможем.

– О чем ты? – отпираюсь, но Марк удерживает в железных объятиях. – Ведь можно же окно выбить.

– Наивная, – Марк тепло улыбается, забирает пальцами несколько упавших мне на глаза прядей и перекидывает их на одну сторону.

Не обращаю внимание на его минуту нежности. Уверена, что Вольный, как всегда, просто меня испытывает. В нем не может быть искренности.

– Отпусти! Я сама это сделаю! – вскакиваю.

Одеяло под дверью занимается маленькими языками пламени, комнату быстро наполняет едкий дым и копоть.

Я подбегаю к форточке и дергаю щеколду. Она не то, что не двигается, она просто вросла в подоконник.

Марк глядит на меня стеклянным взглядом, затем опускает голову в ладони и проводит ими по всей шевелюре, замерев на затылке. Слышу его надрывный кашель.

 Я хватаю стул и замахиваюсь в окно, но Марк на лету перехватывает.

– Глупая дурочка. Отойди, вон в тот угол, – его голос понижается, лицо покрывает красными пятнами, но вискам дорожками сбегает пот.

Становится невыносимо жарко, словно мы две рыбины, которую поджаривают на сковороде. За окном – свежий воздух и прохлада, но здесь – настоящий ад.

Вольный бьет стулом в окно. Слышится треск, затем во все стороны разлетаются щепки. Я невольно жмурюсь, чтобы осколки не попали в глаза. Затем гляжу ошарашенно на целое окно и не понимаю.

– Это не просто пожар, Вика, – Марк хватается рукой за подоконник, чтобы не упасть.

Воздуха не хватает. Сбрасываю под дверь все, что попадается под руки. Одежду, покрывало, скатерть. Огонь все это сжирает и тут же перекидывается на мягкую мебель.

Я отхожу в сторону. Марк тянет меня к себе. Он хрипит и тяжело дышит.

Глаза застилает едкими слезами, легкие рвет на части.

– Прости, Крылова. Ничего личного, – сипит Марк в ухо.

Мы опускаемся на колени. Он роняет голову мне на плечо, и я чувствую, как тяжелеет его рука. Затем она и вовсе ниспадает, цепляя больно волосы.

– Вольный, не сдавайся! Ты же маг, придумай что-то!

– Всего лишь маг памяти, – шепчет он, затем небрежно целует в висок и опрокидывается назад. Я ловлю его на лету, удерживая от падения. Его голова безвольно упирается в мое плечо. Что я делаю? Пытаюсь спасти своего мучителя, хватаясь за призрачное внутреннее чутье, что не все еще потеряно? Если бы можно было все изменить.

Комната качается, воздух плавится, пламя уже заползло далеко внутрь. Слышу, как оно шепчется, как оно требует большего.

Я уже не могу стоять на коленях. После подвала ломит кости и болят ягодицы. Присаживаюсь.

Марк без сознания. Осторожно отпускаю его, стараясь придерживать от резкого падения, и он плавно падает на пол. Его волосы рассыпаются по ковру, по которому стремительно ползет огненная змея.

Вскакиваю. Оттягиваю Вольного в угол, справляясь с головокружением. Стараюсь не дышать. Но после тяжести, сердце заходится, и я глубоко вдыхаю едкий горький дым.

В голове затуманивается – падаю рядом с Марком. В последний момент хватаюсь за его теплую руку.

Я могла бы его любить, если бы не все эти обстоятельства: авария, больница, странный заказ. Я могла бы любить, если бы прожить другую жизнь: без магов, погонь и убийств. Но этому не бывать никогда. А, впрочем, мне уже все равно.