Я замахиваюсь и бью наобум в ту сторону, где слышен дерзкий голос. Но налетаю на ветку: она продирает кожу и пробивает ладонь.

– Я тебя задушу во сне, будь уверен, – хватаюсь за рану и, сцепив зубы, терплю боль. Теплая влага бежит по руке.

– Пугаешь? – теплый воздух скользит по плечу и замирает на затылке. Марк тянет мои волосы назад. Обходит меня, и я упираюсь в его грудь лицом. Берет мою руку и что-то шепчет над раной. Боль уходит, а кровь останавливается.

– За что, Марк? Я не понимаю. Что я тебе сделала?

– Ничего. Ты – жертва обстоятельств.

Вольный смотрит на меня и при свете луны он кажется каменным изваянием. Захлестывает странное чувство дежавю, словно это уже было когда-то. Он неотрывно смотрит в глаза, и я чувствую, как поднимается широкая грудь, как глубоко его дыхание.

Тянет подбородок, а я ненавижу себя, потому что не могу оторвать взгляд от его губ. Схожу с ума. Злость разрывает изнутри. Меня корежит и крутит, словно я кусок пластика, который бросили в огонь.

Марк склоняется и пылко целует, проникая, раскрывая губы. Он не спрашивает разрешения – берет, вкушает и пьет. И сам дает мне то, что я требую. Какое-то время, ради упорности, колю пальцами его торс, но вскоре отдаюсь сиюминутному порыву и обнимаю его мокрую шею. Путаюсь в липких волосах, тяну их на себя, заставляя еще неистовей терзать губы. Языки сплетаются в бешеном танце, которому нет логики. Я – чертова жертва стокгольмского синдрома. Или, скорее всего, моя тяга к Вольному – магическое влияние. Не могу же я и бояться его и хотеть? Так не бывает. Знаю, что все это неправильно, но не могу себе запретить. И остановиться нет сил.

Отрываясь от меня, Вольный делает глубокий вдох, а затем шепчет в губы. Разбираю обрывки слов:

– …невозможно… что-то идет не так…

Он поворачивает меня спиной к дереву и прижимает к колючей коре. Слышу, как чвакает рюкзак, и вода стекает по ногам. Я не сопротивляюсь, захваченная ненормальной, жгучей страстью. «Муж» целует бешено и рвано, словно пытается выпить все наслаждение здесь и сейчас, чтобы потом мучить дальше. Пусть. Мне все равно. Я хочу разрядки, хочу этого не меньше него. И что будет потом, меня не волнует.

Майка задирается одним движением, голая кожа требует тепла его рук и отзывается мелкой дрожью на малейшие прикосновения. Хочу закричать, но выдавливаю стон.

– Ненавижу…

Марк вдруг отрывается от губ и, придавливая сильней к дереву, прикрывает ладонью мой рот.

– Тсс…

– Что? – испуганно мычу я. Он кажется взволнованным. Озираясь, слушает тишину. Сверчки ударяют в смычки ярче, словно им дали команду.

Вольный тихо выдыхает. Долго смотрит на меня каким-то горестным и блестящим взглядом.

– Нет, так не должно быть! – и вдруг замахивается и бьет по лицу тыльной стороной ладони. Не сильно, но унизительно.

Я выплевываю стон.

– Это за то, что сбежала.

Бьет еще раз. Вцепляюсь в его футболку заиндевевшими пальцами. Все еще полуобнажена перед ним. Как оголенный нерв, как электрический провод.

– А это за то, что… – он замолкает. Сдавливает мои скулы ладонями и налетает ураганом на губы, сминая их.

Нет разницы в жестокости. Есть я, которая навсегда застряла между «до» и «после». И будущего нет. И прошлое кануло в лету.

– Скотина… – только и могу произнести я, когда Вольный отстраняется. Он все еще удерживает меня возле дерева. От холода и боли сводит тело. Трясет, как при контузии.

– Хуже, – он щелкает пальцами, и я проваливаюсь в никуда.

17. Глава 16. Пустота

Вы знаете, как пахнет тишина? Вы пробовали на вкус боль? Вы видели хоть раз в жизни пустоту? Пробовали ее на ощупь? Нет? А я – да.