– А, ничего страшного, – прихожу в себя и делаю вид, что любуюсь открывающейся с крыльца панорамой.

– Нравится? – спрашивает Майкл, натягивая на себя чёрную облегающую футболку, в которой, чёрт побери, становится ещё привлекательнее!

– Ах, да, чудесный вид, чудный сад, – смущённо бормочу я, стараясь не обращать внимания на то, как его волосами играет ветер и какой терпкий древесно-табачный аромат источает его разгорячённое тело. А кстати, где мы? – наконец-то мямлю хоть что-то разумное за сегодня.

– Дворянская усадьба, – подходит ко мне Майкл, закуривая. – Я давно искал место под винодельню, изучал карты края и абсолютно случайно наткнулся на объявление о продаже участка со старинной постройкой, – увлечённо рассказывает он свою историю, и я замечаю, что в нём сейчас нет никакого кокетства и спеси. – Позволишь? – аккуратно берёт он меня за локоть, и это совершенно невинное прикосновение бьёт меня таким бешеным разрядом, что стоит огромного труда делать вид, будто мне всё равно.

Майкл ведёт меня за дом, куда-то вглубь сада, и я послушно семеню за ним, а он продолжает рассказ:

– Я связался с владельцем усадьбы, знаешь, в советское время здесь был какой-то профсоюзный санаторий, довольно неплохой, кстати, а потом, в девяностые, его кто-то приватизировал. У него сменилось несколько хозяев, но в итоге за домом и участком особо никто не ухаживал, и когда я первый раз пришёл сюда, то не был уверен, что хочу вкладывать в это свои деньги.

При последних словах меня всю передёргивает. Я вспоминаю, чьи деньги он тратит, и теперь снова холодно и отстранённо могу слушать его бред. Мы подходим к высокому дубу, и Майкл проводит по нему рукой, бережно касаясь шероховатой почерневшей кожи ствола.

– Перед тем как отказать продавцам, я всё-таки решил прогуляться по усадьбе, чтобы окончательно удостовериться, что принимаю правильное решение. И вот здесь, у дерева, в высокой траве я наткнулся на это, – берёт меня за руку и ведёт за собой Майкл, и мы оказываемся на маленьком пятачке, окружённом со всех сторон высоченными зарослями.

Перед нами совсем небольшая каменная плита с полустёртой надписью, и Майкл, встав перед ней на колени, мягко и настойчиво приглашает меня за собой.

– Смотри, – бережно проводит он ладонями по выбитым на потрескавшемся от времени мраморе буквам, и я замечаю, какие у него длинные и утончённые, как у пианиста, пальцы.

Вижу полуистлевшую паутинку дат «1778 – 1783» и надпись: «Нашему любимому ангелу». Сижу рядом с Майклом на нагретой солнцем земле, наши бёдра практически соприкасаются, и вдруг снова ловлю себя на мысли, что если бы он сейчас сжал меня в объятиях прямо здесь, у безымянной могилы, и повалил в эту высокую траву, раздавив всем своим телом, то я бы лежала под ним, как запутавшаяся в сетях русалка, и вбирала с наслаждением каждый толчок его внутри себя… Чёрт, откуда у меня эти мысли! Я вопросительно смотрю на Майкла, и он, улыбаясь, объясняет:

– Всё не могу привыкнуть к твоим глазам. Прости. Тебя, наверное, уже все достали этим?

– Да ничего страшного, я привыкла, – отвечаю как можно спокойнее, хотя чувствую сквозь аромат травы собственный жаркий запах. – Так что ты мне хотел рассказать?

– Ах да, я случайно набрёл на эту могилу у дуба, и мне вдруг стало так её жалко, ты понимаешь, о чём я? – с грустной улыбкой объясняет Майкл, и я поражаюсь, что это именно тот человек, который постоянно ходит по стриптиз-клубам и спокойно организовывает тройничок. – Мне не захотелось оставлять эту малышку здесь одну, – словно оправдывается он за свои поступки.