И снова, отвечая на приветствие одного из присутствующих после политического митинга, на котором он выступал с речью, он, как сообщается, сказал:

– Мой друг, ваше лицо мне кажется знакомым. Не видел ли я вас где-нибудь раньше?

На что собеседник ответил: – Да, сэр. Я думаю, что да. Я был девятым ребенком вашего папы от второго брака, а вы – четвертым от первого. Так что, думаю, можно сказать, что мы с вами были сводными братьями, дальними родственниками.

Самая мрачная история во всем каталоге Джойнеров, пожалуй, состоит в том, что старый «Медведь» Джойнер, когда его однажды упрекнули в кажущемся пренебрежении к собственному выводку, как говорят, сказал своему инквизитору:

– Боже мой, всемогущий! Человек может посеять семена, но он не может сделать погоду! Я их посеял – теперь, черт возьми, пусть растут!

Нет оснований полагать, что Уильям или его дети были настолько невнимательны друг к другу, как следует из этих историй, однако они действительно свидетельствуют об одной из черт или недостатков клана. Эта черта – если она есть – давно известна в Катобе, где говорят, что «единственное, что может собрать их всех вместе, – это свадьба или похороны, и для этого они должны быть хорошими». И все же эта примета получила слишком легкую интерпретацию. Многие воспринимают подобные истории как свидетельство того, что Джойнерам не хватало семейных чувств, но на самом деле все обстоит совсем не так.

По правде говоря, ни одна семья не жила так, чтобы в ней было более сильное ощущение своей идентичности. Трудно описать это в более привычных терминах, поскольку все племя нарушает стандарты, по которым принято оценивать подобные вещи. Ни «привязанности», ни «любви», ни «преданности», ни даже «клановости» – в том смысле, в каком эти термины принято употреблять, – у семьи, похоже, не было. Совершенно верно, что проходили годы, когда братья не виделись и не разговаривали друг с другом, даже если жили в одном городе. Верно и то, что одни богатели, равнодушно относясь к другим, прозябающим в безвестной нищете; что дети рождались, вырастали и уезжали, почти не зная лица двоюродного брата и его имени.

Многие люди замечали эти вещи, удивлялись им, а затем принимали их как еще одно доказательство того, что племя «странное». И все же, как это ни парадоксально, именно из этого безразличия возникло единство семьи. Из этой же обособленности возникло глубокое и прочное чувство их идентичности. В каком-то смысле они полностью перевернули старую пословицу о том, что если люди отказываются держаться вместе, то они будут висеть по отдельности: о Джойнерах можно сказать, что они висят отдельно, потому что знают, что висят вместе.

Чтобы найти причину их чувства «отдельности», необходимо заглянуть в историю семьи.

Многочисленные дети «Медведя» Джойнера от двух браков – по самым скромным подсчетам, их было более двадцати – росли в обществе, где каждый должен был заботиться о себе сам. Что касается самого старого Билла, то ничто в его прежней жизни не подготовило его к тяжелым родительским обязанностям. Какой бы ни была его карьера до приезда в холмистую местность Зебулона, она была очень тяжелой. Известно, что он сказал:

– Если молодой человек не научится корчевать до четырнадцати лет, он никогда не научится. Курица будет возиться с молодыми птенцами, но до того, как они поджарятся, им придется добывать себе пропитание самим.

Несмотря на то, что он был солидным человеком для своего времени и места, его средств было недостаточно, чтобы обеспечить двум десяткам детей легкий старт в жизни. Более того, надо признать, что, как и многие мужчины, овдовевшие в первом браке, он решился на второй, потому что это был лучший способ удовлетворить свои потребности. А те четырнадцать или шестнадцать детей, которые появились позже, – что ж, это жестокий факт, но это был посев слепого семени. Они пришли. Они просто пришли. И это было все.