Демид тряхнул головой, запоминая странное ощущение, и пролаял:

– Кто сегодня на палубе? Не стойте столбами и соберите эту лужу в какое-нибудь ведро, пока она окончательно не испарилась! И пусть ведро будет с плотной крышкой! Черт возьми, что за ленивцы! Вы бы еще срать здесь сели!

Началась привычная суета.

6.

Корсин внимательно смотрел на свою правую ладонь и улыбался. Всё было хорошо, а вскорости будет еще лучше. Хоть содеянное на корме и привлекло к нему лишнее внимание, день выдался поистине великолепный.

После беседы с судовыми офицерами и осмотра Зиновьевым (противный старикашка вколол ему что-то) Корсин немного вздремнул. Потом честно отработал остатки смены, поужинал и вернулся к себе. Экипаж сторонился его, как прокаженного. Но что взять с дураков, у которых в голове один песок, а не волны?

Вечером, когда на «Святом Гийоме» зажглись судовые огни, Корсин покинул свою каюту. Он делил ее с тремя мотористами, но не делил с ними того, что прятал под матрасом. Сейчас в руке оператора донного робота лежал нож – достаточно острый и злой, чтобы передать привет чьим-нибудь детишкам.

Время близилось к девяти, все работы давно остановились. Большая часть экипажа наверняка набилась в кают-компанию, накачиваясь легким пивом. Корсина переполняла уверенность, что он угадал и тему сегодняшних посиделок: «Корсин-мудак и его визгливая ария отдавленных яиц». Возможно, кто-то даже нарисовал плакатик, оповещающий о теме вечера.

Корсин наконец покинул туалетную кабинку. Он перемещался по судну от одного туалета до другого, точно крыса, бегущая по трубам. На второй палубе с любовью посмотрел на волны. Темное и громадное, будто живая капля, море ждало, когда он полностью изменится.

У двери капитанского кабинета копошился Василь. Он напоминал человека, который позабыл, что сон давно закончился и пора вставать. Примерно раз в пять секунд парень дергал дверную ручку и ковырял ногтем замок.

– Никого нет дома, малец, – сказал Корсин.

Глаза Василя распахнулись. Куда шире, чем следовало для страха. А вот для страха и стыда – в самый раз.

– Я просто хотел посмотреть на ту вещицу. Ну, которая со дна.

– Нет-нет, малец, не прикидывайся. Ты хотел вломиться в кабинет и спереть то, что тебе совсем не полагается.

– Это не так. Зачем вы придумываете?

Пожав плечами, Корсин подошел ближе:

– Так или не так, но ты пойман с поличным, малец. И только добрый дядя Корсин Вебер может решить твою судьбу. Как Цезарь в Колизее.

Василь отступил. В его глазах промелькнуло нечто похожее на упрямство.

– Тебе никто не поверит, Корсин. Только не после того, что ты отчебучил на корме.

– Да ну! – Изобразив удивление, Корсин засунул пальцы в рукав почищенной и просушенной толстовки. Вынул оттуда нож, держа его за краешек. Никакого агрессивного хвата. – А вот мне кажется, что поверят. Ведь у тебя нож. Ах ты ж, мать твою, нож! А еще ты в «Пикаре» постоянно твердил о крови, которую якобы видел на мне. И что ты теперь скажешь, пострел?

Лицо Василя залила синеватая бледность.

– Попробуешь очернить меня, – произнес Корсин, – и я расскажу, как ты ковырялся в двери, словно у себя в носу, а потом приду к тебе ночью и настрогаю из тебя посылок для любимой матушки. Усек?

– Да, усек, – прошептал Василь.

– Ну так беги и сиди тихо, будто обмочившаяся мышка.

Василь развернулся, но не побежал, а поплелся. Шагал так, словно его только что вынули из морозилки. Корсин был уверен, что парень ничего не расскажет. Лик Йиг-Хоттурага уже завладел мыслями и телом Василя, хотя тот и не осознавал этого.