От экипажа, яростно сверкая глазами, отлепился Корсин.

– Не смей ее касаться, ты, говно золотое!

Ничего не понимая, Демид сперва ощутил, как растянулся на палубе, а потом – как его голову пытаются сорвать с шеи, будто цветок со стебелька. Наконец сообразил, что к чему. Попытался вклинить подбородок между пальцами оператора и своей шеей. Захрипел от натуги и удушья.

– А ведь я знал… знал, что ты… к-козел какой-то! Так и будете столбами стоять?! Снимите его!

Никто не шелохнулся.

Все с отвисшими челюстями смотрели, как прекрасная женщина-смерть из глубин Балтийского моря буквально тает на глазах.

Сперва ее конечности огрубели, покрываясь твердым желтым жиром. Он пузырился и застывал восковыми волдырями на внутренних локтевых сгибах и других нежных участках. Потом неожиданно развернулся процесс стремительного омыливания, точно вода и время наконец-то очнулись и решили по-быстрому прибрать тело. Живот женщины вздулся, как от чудовищного переедания, и вдруг прохудился. Дохнуло черной, капающей гнилью. Теперь плоть расползалась и растягивалась. Обнажились ребра. Они были тонкими и острыми, почти рыбьими.

– Ты впустил в ее рану воздух, кретин! – истерически провизжал Корсин. – Фарфор Кан-Хуга! Фарфор Кан-Хуга! Йиг-Хоттураг не прощает такого! Не прощает таких червей!

Он попытался выцарапать Демиду глаза и почти преуспел в этом, но его оттащил кто-то из мотористов. Кажется, Колотько. Демид, тяжело дыша, мотнул головой. Неторопливо поднялся и вперился взглядом в Корсина, которого всё еще держали. Сжимая кулаки, шагнул вперед. В оскале сверкнуло золото.

На этот раз Исаченко вмешался.

– Корсин Вебер, у тебя есть хоть какое-нибудь объяснение своему дьявольскому поведению?

Демид остановился, недовольно поглядывая на капитана.

– Конечно. Сейчас покажу, – просипел Корсин, стряхивая с себя руки Колотько. – Да вот же оно. У ваших ножек.

К оторопи окружающих, оператор плюхнулся животом на останки женщины. Толстовка тут же до самой спины пропиталась зловонной кашицей. Корсин быстро заработал руками, разбрызгивая вокруг себя темную слякоть. В следующую секунду его лицо озарилось каким-то болезненным восторгом, а сам он вскочил, прижимая к груди статуэтку.

Оглянувшись, он рванул вдоль фальшборта туда, где было меньше всего людей. Василь тоже стартанул, напоминая второго участника какого-то дикого забега. Парень врезался Корсину плечом в живот и на ходу перехватил статуэтку, точно мяч.

Корсин грохнулся, размазывая по палубе жирные разноцветные останки. Совершенно неожиданно разрыдался, топоча ногами. Плечи оператора донного робота отбивали некий такт, пока голова каталась по плечам, исторгая горестные вопли.

– Господи, заприте его, пока он не навредил кому-нибудь, – с отвращением распорядился Исаченко. Посмотрел на Демида. – А тебе нравится всегда быть правым, да, золотозубый?

– Только не в таких случаях, Валер. В пень такие случаи, ей-богу.

Корсина поволокли прочь. Василь же сосредоточенно глазел на статуэтку, прочищая пальцем изгибы, складывавшиеся в некое отвратительное существо, словно бы выточенное в зеленоватом яйце. Руки сами чуть подкидывали добычу, словно наслаждаясь ее весом.

– Давай находку, парень, – сказал Демид.

– Я пока подержу ее у себя, ладно? – неожиданно вырвалось у Василя.

– Извини, приятель, но эта вещица не твой член, чтобы ты имел на нее столько прав. Давай сюда, пока я не рассвирепел.

Забрав статуэтку, Демид почувствовался себя довольно странно. Как будто в нем открылась жажда неясного и сокрытого, если не сказать кошмарного. Яйцо ощущалось скользким и живым, словно его покрывали десятки крошечных, извивающихся змеек. Изнемогая от отвращения, Демид передал статуэтку Исаченко. Глаза капитана задумчиво сузились, когда он ее взял.