– Да, я здесь, господи, – раздался голос парня. – Вы просто ничего не видите с солнца. А еще страшно орете, аж в ушах звенит.

У Демида отлегло от сердца. Но через мгновение сердце опять принялось тарабанить по ребрам. В люке показался Корсин. На лице оператора блуждала отстраненная, неприятная улыбка.

– Дай пройти, Демид.

– Да, конечно, мой дорогой.

Демид отступил, а потом толкнул Корсина и зажал в кулаках его толстовку. Выдернул опешившего оператора на палубу из батискафа, будто пробку – из бутылки. Декоративная молния толстовки жалобно застучала, теряя зубчик за зубчиком.

– Какого хера там стряслось, а, Корсин? Только отвечай быстро, а то от желания перекусить тебя сводит челюсти!

Губы Корсина разлепились, и он хмыкнул.

– Малец страшно переволновался, но вот он, погляди, живой и здоровый.

– Он видел кровь! Я слышал! Мы все слышали! А потом он умолк!

Лицо Корсина стало абсолютно безмятежным.

– Я его и пальцем не тронул, если ты об этом.

Капитан наблюдал за ними из-под полуприкрытых век, с неприятной улыбкой вуайериста, выследившего жертву. Осознав это, Демид остановился. Сегодня он не порадует ни чужого демона, ни своего. Демид оттолкнул Корсина и подал бледному Василю руку.

– Я видел кровь на шее Корсина, но мне, по-моему, показалось. – Лицо парня горело от стыда. – И фоток ровно половина от запланированных. Простите меня, Демид Степанович.

– Ничего, еще пошлешь маме фотографии на больные коленки. Будет их с горчичниками лепить.

Говоря это, Демид внимательно разглядывал Корсина. Шея оператора была абсолютно чистой, с созвездием из четырех родинок. А еще кожа имела подозрительный красноватый оттенок, словно ее недавно тщательно скребли или терли.

Между тем находка «Пикара» набирала восторженно галдевших поклонников. И тому была причина. Лучи солнца, касавшиеся кожи неизвестной, порождали странный визуальный эффект. Прикрытые груди, предплечья и плотный живот светились радужным перламутром. Только волосы висели темной грязной паклей, лишенные очарования глубины.

– Господи боже! – воскликнул Свиридов. – Она так прекрасна, что мне стыдно буквально за всё в своей жизни! Даже за волосы в ушах!

Демид недоверчиво посмотрел на женщину. Вилий Акимов и Данил Нечаев, два дюжих моряка (второй торопливо запихивал йо-йо в карман штанов), уже сняли ее с манипуляторов «Пикара» и переложили на палубу. Демиду хватило одного взгляда, чтобы всё стало ясно.

– Думаю, за свою жизнь ей не в пример стыднее твоего, Гордей.

– Что ты такое несешь, Демид! Говорить так – словно чайку словами убивать!

– Да? Ну так ощути себя чайкой, болван.

«Черт, опять ты берешь на себя слишком много, – укорил себя Демид. Он присел на корточки перед женщиной. – И вряд ли омлет из этих разбитых яиц придется хоть кому-нибудь по вкусу».

Его не интересовал волшебный, рыбный блеск мертвой кожи. Он разглядывал тонкие белые полосы, складывавшиеся в волнистые асимметричные узоры. Но поверит ли ему хоть кто-нибудь?

– Видите это? – Демид показал на живот и левую щеку неизвестной. – Такие шрамы носили сумасшедшие в том гребаном культе, где все скопом утопили себя. Память-то еще не отшибло?

Акимов скрестил на груди руки, являя собой непоколебимость буквально во всём.

– Так это ж было лет десять тому назад, – буркнул он.

– Да, здоровяк, всё верно. И потому она не могла так хорошо сохраниться. Вдобавок те придурки утопили себя где-то в проливе Лаперуза, а мы, извольте напомнить, топчем Балтику. Не по дну же она сюда приперлась, да?

Повинуясь некоему порыву, Демид коснулся щеки женщины. Оттянул холодную кожу, будто заглядывал в свежий порез. Плоть раздвинулась, демонстрируя спиралевидный, в чем-то даже кулинарный узор. Порезы были глубокими, так и не зажившими до конца, словно эти раны неизвестная получила за часы до кончины.