Сидеть там на лавочке, рисовать, попивать Мокко и наслаждаться видом ― отдельная форма прекрасного. Но сегодня занимаемся строго в мастерской. Да здравствует духота и полумрак.

― Скворец пришла, ― первой примечает меня Вита: коротко стриженная брюнетка, с туннелями, пирсингом в самых неожиданных местах и забитая с ног до головы. Наша староста. Клевая девчонка. ― И не одна... ― добавляет, замечая выглядывающую из-за моего плеча любопытную моську Кирилла. ― Это кто?

― Моя мигрень, ― бурчу, занимая место. Достаю из сумки сперва футляр с сепией и сангиной[1], затем папку. На мольберт ставится пока еще набросок обнаженной девушки. Рядом ложится блокнот для черновиков. ― Рената появлялась?

― Не а.

Задерживается. При том, что я сама опоздала чуток, встав в пробку на выезде, и была уверена, что получу втык. Вот только Алевтины Михайловны, нашего препода, тоже еще нет.

― Какая симпатичная мигрень, ― с нескрываемым интересом поглядывает на Крестовского Даша, блондиночка с пучком на макушке.

Да и не она одна. У нас в группе одиннадцать девчонок, не считая меня, и всего три пацана. Из этих четырнадцати человек догадайтесь, скольким по боку появление постороннего? Правильно, троим. Пацанам.

― Забирай. Дарю, ― снисходительно киваю на своего спутника, хозяйски бродящего по аудитории и сующего любопытный нос всюду, где придется. Вплоть до работ других студентов.

― Вау! У вас тут девочки голенькие, ― одобрительно присвистывает он, кивая Юрцу, не очень довольному вторжением. ― Не на то я учился, не на то. У меня вместо девочек были транспортиры и циркули.

А, да. Точно. Он же тоже «художник», только более инженерного склада ума.

― Тебе мало своих голых девочек, озабоченный? Не насмотрелся еще? ― не могу удержаться от колкости.

― На твоих девочек точно не насмотрелся, ― парирует Крестовский. ― С удовольствием продолжу медитацию этим вечером, если позволишь.

Вот скотобаза.

― Не позволю.

― Слыхали? Единоличница! Нет, чтобы для народа стараться, во имя искусства. А еще творческая личность.

Боже, что он несет? Ну натурально дебил.

― Вита! Я тебе по шапке настучу! ― влетает в мастерскую рассерженный колобочек в черепашьих очках и челкой-пони. ― Дозвонилась я твоей подружке. Улетела она!

― Как улетела? ― не поняла та.

― Как, как. На самолете. На Бали, чтоб ее! Мужика какого-то подцепила и укатила с ним загорать.

― А договор? Она же договор подписывала.

― А что договор? Закорючка для вида. Она так и сказала: извините, но от такой возможности не оказываются.

― Охренеть, ― вырывается из меня.

Три недели коту под хвост, потому что продолжать без натурщицы дальше бессмысленно.

― Еще какое охренеть! ― Алевтина Михайловна только что не подпрыгивает на месте от досады. ― Вот сразу чувствовала, что она не надежная! И где теперь искать новую натурщицу?

Новую? Бли-ин, это ж теперь придется начинать все с нуля. И сегодня только зря приехала. Уже понятно, что лавочку можно сворач...

― А вам именно натурщица нужна? Натурщик не покатит? ― раздается звонкий беспечный голос, окатывающий меня ледяным ушатом.

Преподша же и вовсе впервые замечает постороннего в мастерской.

― А вы, молодой человек, собственно, кто? ― приспустив на нос очки, деловито оценила та его с ног до головы.

Особенно Михайловну заинтересовали татухи и скулы. Причем последние она, не стесняясь, осмотрела, взяв Крестовского за подбородок и повернув его лицо так, чтобы на того упал свет потолочных ламп. Единственное освещение в аудитории, так как окна сейчас плотно занавешены, чтобы не накидывать на натурщицу лишних теней.