– Мне чисто для протокола, – достает планшет он и переворачивает листок, щелкая автоматической ручкой. – Ну знаете… Эти правила, – улыбнулся он мне, поправив фуражку.

– Конечно, – пробубнил я.

– Так-с… Начнем. Вы приходитесь покойному биологическим сыном?

– Да, конечно. Максимилиан Шульц – мой родной отец.

– Так, хорошо. Ваша биологическая мать умерла или отказалась от вас?

К горлу подпрыгнул ком огорчения. Я кинул взгляд на Софию, которая тактично отошла к Марии-Луизе, чтобы успокоить ее. Еще бы… Столько лет прошло, а она ни разу не заводила об этом разговор. Она не хочет знать, что случилось с моей родной матерью, потому что ей, видимо, стыдно.

– Сэр? – окликает меня полицейский. – Ваша биологическая мать умерла или отказалась от родительских прав?

– Моя мать отказалась от родительских прав, – наконец-то выдыхаю из себя. Ворошить старые раны мне не хотелось бы.

– Почему она отказалась и какие отношения у вас с Софией Шульц?

– Это обязательные вопросы, офицер? – с толикой грусти спрашиваю я.

– Да, сэр, – вздыхает офицер. – Мне тоже не нравится задавать такие вопросы, но, увы, протокол я должен сделать..

– Моя мать отказалась от меня, когда мне было три года.

Вспомнить то, что от меня отказалась родная мать, было сложно. Я старался забыть эту ситуацию, выбросить ее из памяти, как выбросили меня в детстве. Но никак не смог…

Потому что весь тот ужас, который я пережил тогда, был верхушкой айсберга, с пьедестала которого я быстро летел вниз.

– Хорошо. Получается, София Шульц – ваша мачеха?

– Да, моя мачеха. Где-то с пяти лет, а быть может и раньше.

– Какие у вас с ней отношения?

Я украдкой взглянул на Софию, которая успокаивала Марию-Луизу. Максимилиан заменил Лу настоящего отца, о котором она всегда мечтала. Её горе было обоснованным.

– А какие отношения бывают между мачехой и пасынком?

Офицер усмехнулся.

– Разные, сэр.

– Приемлемые. Я давно здесь не живу.

Офицер старательно записывал всё на бумагу.

– И как долго?

– Как достиг возраста совершеннолетия. Я живу в Мюнхене, учусь в Мюнхенском университете и подрабатываю в автомастерской.

Офицер всё записал.

– До того, как умер ваш отец, вы с ним виделись?

– Нет, – вздохнул я. – Мы не виделись пару месяцев.

– Вы знали, что у него проблемы с сердцем?

– Да. Мы только созванивались. Последний раз я набирал ему позавчера.

Офицер поставил точку и, закрыв планшет, грустно выдохнул.

– Сочувствую вашей утрате, сэр.

Я лишь кивнул головой.

Сунув руки в карманы брюк, я проводил взглядом офицера полиции. Мария-Луиза по-прежнему хныкала, но её обнимала за плечи София. Они с кем-то разговаривали, и я решил, что пока что сводная не нуждается в моей поддержке, быстрым шагом поднялся по лестнице на второй этаж.

Ноги сами несли меня в мою комнату. Дойдя до неё, я легонько толкнул дверь вперед, и та, осев на петлях, тихо заскрипела.

Всё было на своих местах: заправленная кровать, письменный стол, открытый шкаф с игрушками. Я провёл рукой по полке, где находились награды за первые места в футболе, когда я был ещё в младшей школе. Разные грамоты и медали.

Взял фотографию в рамке, стёр с неё пыль. На ней мы вместе с отцом стояли на бейсбольном поле. Кепка была мне велика, и я едва ли что-то видел из-под нее, а бита, которую держал в руках, перевешивала своим весом.

Внутри ощущается болезненный спазм, который пульсирует адской лавой по внутренностям. Сколько утекло времени?

Впервые за долгое время я пожалел, что не провёл с отцом больше времени. Не уделял ему внимания и совершенно не думал, что его жизнь вот так вот быстро оборвется.