– Привет.

Я потрогал ключи в кармане, будто ища среди них тот, что откроет дверь в прошлую неделю. Внезапно Лу внезапно шагнула вперед, и мир сузился до дрожи ее ресниц. Рука метнулась к моему воротнику, поправила его с наигранной небрежностью.

– Теперь приличный вид, – голос сорвался на фальцет.

Она пахла иначе – не миндалем, а чем-то острым, как осенний ветер. В глазах не осталось и следа от привычной колючей стены. Сейчас она смотрела на меня так, будто я был тем самым фонариком из детского шалаша, внезапно ожившим в кромешной тьме.

– Послушай, я… – начал я, и она втянула воздух, будто готовясь к удару.

– Поцелуй был лишним, – выпалила Лу, сжимая рукав плаща так, что побелели суставы. Но ее зрачки расширились, как у кошки, поймавшей солнечный зайчик.

– Да, – кивнул я, хотя язык тут же вспомнил тепло ее нижней губы, чуть прикушенной в момент, когда за спиной грохнул тот проклятый лис с комода.

– Случайность. Гормоны. Стресс, – сыпала она, но нога невольно шагнула ко мне, сокращая дистанцию до опасной.

Лжет.

В ее взгляде читалось то же, что и в пункте пятом списка: «Перестать бояться». Рука сама потянулась к ее локтю, но я резко перевел движение, поправив ремень портфеля.

– Забудем, – бросил я, отчеканив каждую букву, как гвоздь в крышку гроба.

– Забудем, – эхом отозвалась Лу, но губы ее дрогнули, будто повторяли другое слово.

Я сделал шаг в сторону, и тут она резко вдохнула – порывисто, сдавленно.

Остановился.

Обернулся.

Она стояла, сжимая в руках ключи, на которых болтался брелок-дракон – точь-в-точь как наклейка на ее машине.

– Ганс… – начало ее звучало как трещина в стекле.

Но тут на парковку с визгом тормозов въехала группа студентов, заполнив её смехом и шумом открывающихся дверей. Лу отпрянула, и её лицо мгновенно приняло безразличное выражение.

– У меня лекция, – пробормотала она, швырнув в меня последний взгляд – смесь боли и надежды.

Так и остался стоять на парковке, смотря, как Лу отдаляется всё дальше и дальше.

Университетский коридор гудел, как растревоженный улей. Я шла, уткнувшись в экран телефона, будто сообщения могли спасти от реальности.

Внутри лавой растекалось переживание и осознание того, что мы поцеловались с Гансом.

Почему? Что между нами произошло?

Я не могла найти внятный ответ в своей голове, и уж тем более в глазах Ганса. Когда я завернула за угол, то остановилась и вздрогнула. Он уже стоял у аудитории 307 – Ганс, прислонившийся к стене так же, как в пятнадцать лет прислонялся к косяку моей комнаты, когда просил помочь с алгеброй. Его пальцы нервно перебирали страницы конспекта.

Те же пальцы, что впивались мне в спину в субботу.

Я замерла, чувствуя, как жар поднимается от шеи к щекам. Он поднял взгляд – и мир сузился до трещины стены позади него, до капли пота на виске, до того едва заметного шрама над бровью, оставшегося после нашей детской драки на заднем дворе…

Ноги сами понесли меня к Гансу, хотя я больше всего хотела развернуться и убежать прочь, скрывая стыдливость того дня.

Ганс вёл себя как обычно – отстранённо и сдержанно. Но теперь я видела в его взгляде нечто, похожее на мольбу о помощи, отчего сердце внутри странно ёкало.

Но этот взгляд… Ганс смотрел так, будто бы пытался испепелить внутри меня дыру.

– Ганс… – сорвалось с моих уст прежде, чем я успела подумать.

– Да?

Я не могла выразить ничего внятного, только мычала и запиналась. Слова не хотели вырваться наружу, словно боялись, что меня осудят. Но кто? Ганс сам поцеловал меня. Я до сих пор нахожусь в необъяснимых мне чувствах к нему, и к себе, и ко всему миру.