– Мы уже не дети, – прошептала она, и в этом «мы» прозвучало что-то опасное, как вспышка молнии за окном.

Потом всё смешалось. Её ладони уперлись мне в грудь – не отталкивая, а будто проверяя, настоящий ли я. Лоб коснулся моего подбородка. Запах жасмина ударил в виски, и я, споткнувшись о собственные разбитые мечты, прижал её к комоду.

Старый лис с окна упал с глухим стуком, но мы уже не слышали ничего.

Потому что губы Лу вонзились в мои.

Поцелуй возник сам – нежданный, как внезапный дождь посреди засухи. Ее губы оказались мягче, чем я представлял, и солонее, потому что по щеке Лу стекали слезы. Или мои? Рука, все еще сжимающая список, разжалась, и бумага медленно поплыла к полу, подхваченная сквозняком.

– Мы… это неправильно, – пробормотал я, но она прикрыла мне рот пальцами, повторив жест из далекого прошлого, когда мы прятались в гардеробе, играя с отцом в прятки.

– Не сейчас, – сказала Лу, и в ее глазах горел тот самый фонарик из детского шалаша, пробивающий тьму. – Просто… не исчезай

А где-то внизу, на полу, список дел тихо закружился в танце, пока пункт номер один не прилип к плинтусу, навсегда застряв между «хочу» и «надо».

Я не мог сообразить, что это сейчас было. Почему я позволил слабости взять вверх надо мной?

Я вышел из комнаты, прикусив губу до крови. Ее привкус – жасмин, соль и что-то металлическое – въелся в язык как клеймо. Сумка с вещами била по колену на каждом шагу, словно пытаясь вернуть меня обратно. В гостиной гулко перешептывались родственники, обнявшиеся у портрета отца с лицом, застывшим в вечном упреке. Прошел мимо, не поднимая глаз. Пусть думают, что я бегу от горя.

Так даже правдивее.

Машина встретила ледяным сиденьем. Руки сами вцепились в руль, но ключ долго не попадал в зажигание – дрожали руки, проклятье.

Я поднял взгляд на свет в ее окне. Лу стояла, прижав ладонь к стеклу, словно пытаясь удержать расползающийся узор инея. Я нажал на газ, когда ее силуэт начал растворяться в рыжем отсвете заката.

Дорога домой превратилась в петлю из фонарей и черных пятен сомнений.

Сводная сестра.

Запрет.

Слова стучали, как в таксометре. Но где-то между третьим поворотом и съездом на трассу всплыло другое: ее смех, когда я в десять лет упал с велосипеда, пытаясь впечатлить ее. «Ты же мой рыцарь, а рыцари не плачут!» – тогда сказала она, вытирая мне щеку подолом своего платья.

Ночью проворочился в постели, как раненый зверь. Рассвет застал меня на беге в парке, где мы когда-то ловили головастиков, ожидая отца после конференции.

Туман висел над прудом, как забытые обещания. Легкие горели, но ее запах не выветривался – миндаль въелся в кожу глубже татуировки

В понедельник университетская парковка встретила ледяным ветром. Я заметил ее машину сразу – старый зеленый «Фольксваген», на бампере которого все еще красовалась наклейка с драконом из нашего детского шалаша, правда уже потертая временем. И почему она ее не содрала?

Лу стояла у капота, кутаясь в плащ цвета грозового неба. Сердце ушло в пятки, когда наши взгляды столкнулись.

Я попытался отвести взгляд, но сводная уже пялилась на меня. Она чаще опаздывала в универ, чем приезжала ни свет ни заря. Почему?

Сидеть в тачке было бессмысленно, поэтому я взял ключи, портфель и вышел на улицу. Лу поменялась в лице, будто бы, ждала меня. Она встала ровно, словно думала, что я подойдут к ней. И даже не смотря на то, что дорога в универ вела через ее тачку, мне пришлось немного сбавить шаг, хотя не представлял, что я ей скажу.

– Привет, – поздоровалась она первой.