– Как? – еле слышно прошептала она непослушными губами. – Не может быть…

– Но почему же? Он совершил преступление и наказан за него по Закону, – Подняла брови мэтресса Исидора и продолжила с улыбкой: – Твое чувство сострадания похвально, калиста, но поверь, в подобной ситуации он бы тебя не пожалел и не пощадил. Темные жестоки и безжалостны к врагам, как лютые звери. Поэтому не жалей его и не думай об этом, просто забудь!

Кьяра плохо помнила и почти не осознавала дальнейших событий. У нее внутри как будто что-то сломалось, и все, во что она верила, все, что считала правильным и важным, рассыпалось как карточный домик. Слезы стояли в глазах, мешая отчетливо видеть. Она шла за Наставницей по коридорам Цитадели, а в голове мерным колоколом билось: «Он казнен…он казнен…»

Ей никогда больше не увидеть его улыбку, не услышать голос, не коснуться рукой руки…

Комната… Кровать… Экзекутор…

Взгляд полный ненависти и скрытого страха…

Снять блок…

Удивление и радость в глазах Наставницы….

Понтифик…

Приказ снова поставить блок …

Глаза Экзекутор… Ужас побитой собаки, не смеющей сопротивляться…

Дотронуться… Блок…

Страх во взгляде Наставницы… Даже во взгляде Понтифика…

Снять блок…

Похвала… Поздравления…

Облегчение и затаенная ненависть в глазах Экзекутора…

Снова коридоры Цитадели…

Ласковые увещевания Наставницы… Фальшь…

Ее комната… Постель…

Все!

Бесчувственной холодной куклой она прожила сегодняшний день. Уткнувшись в подушку, девушка закричала от боли и отчаяния, рвущих душу в клочья.

«Он казнен!»

И, кажется, мир рухнул, и больше никогда не взойдет солнце, и вовек воцарится Великая Тьма – та, что горела в навсегда теперь погасших глазах…

***

– Кьяра, что с тобой?! Ты поникла, как ландыш в заморозки, – говорит Микаэль. – Ну же, улыбнись, теперь все будет хорошо!

Она улыбается, но улыбка выходит блеклой и тусклой. Он ничего не знает, ведь невозможно рассказать ему о потере не успевшей родиться мечты.

– Кьяра, послушай, все ведь сложилось замечательно! Тебя не исключили из Академии, ректор теперь на руках тебя готов носить, ведь тебе благоволит сам Верховный Жрец Ильтаира! Ты поедешь в столицу, как и мечтала, да не просто так, а по личному распоряжению Понтифика! По всем углам Академии уже неделю только это и обсуждают, ты теперь знаменитость! Весь курс тебе завидует, даже я немного! Но это не в счет, ты ведь знаешь, я по-доброму! Ну же, прекращай грустить! Ну что мне сделать, чтобы ты улыбнулась?! Нет, не так, от этой твоей улыбки у меня сводит зубы! Я хочу по-настоящему, как раньше! Ну вот, опять…

«Прости, Мик, наверное, со временем я смогу это пережить и снова стать наивной девочкой, верящей в добро и справедливость…Нет, не смогу! Та Кьяра умерла вместе с безжалостно казненным узником, и этого не изменить…Но обещаю, я справлюсь с собой! Просто дай мне чуть больше времени!»

– Мик, ты самый лучший из всех, – всхлипывая, произносит она, уткнувшись лицом ему в грудь. И он обнимает ее, и гладит по голове, и шепчет на ухо что-то ласковое и бессмысленное, а она представляет себе, что Бернар жив, что он держит ее в своих объятиях и утешает, говоря, что все это был просто затянувшийся кошмарный сон.

– Я не буду грустить, Мик! Спасибо тебе! Я справлюсь…

А он, продолжая держать ее в своих объятиях, неожиданно касается губами ее мокрых от слез губ, и она не отстраняется, позволяя ему это. Перед ее глазами стоит другое лицо. Она смотрит на Мика, но видит черные глаза и лучистую улыбку Бернара.

И ей хочется верить, что это правда. Хочется так сильно, что теряет значение даже то, что она обманывает саму себя. Обманывает лучшего друга. Но, увы, сердцу не солжешь…