- Священный Яровит, Горан, взгляни на его руки! Что с ним?! - метался рядом Томила. - Чего они такие страшные - скрюченные, черные. И когти эти...
- Тряпицу какую дайте! Глубоко меня поранил - до самого мяса! - но не только боль, а еще и ужас, от того, наверное, ЧТО перед собой видит, наполняли речь Горана. - Как же помочь ему? Страшно прикасаться! Данияр! Ты меня слышишь? Рану перетянуть надобно! Иначе кровью истечешь!
- Нет! Не прикасайся! - знал, чувствовал, что чужого прикосновения не выдержу, что зубами, ногтями, не мечом, рвать буду! - Уходи!
Не понимал, почему гнал их, ведь помнил, знал, что друзья это!
- Что с ним? - послышался рядом незнакомый женский голос. - Он ранен?
- Мы не знаем, что с ним, - мои друзья отвечали растеряно. - Его волк рвал - прямо в шею вцепился!
- Я могу помочь, - неуверенный испуганный голосок почему-то действовал на меня не так, как голоса друзей. Этот девичий голос обволакивал, утишал боль, даже кровь, казалось, прекратила толчками биться на шее, а текла тоненькой струйкой с того момента, как я почувствовал рядом с собой эту женщину.
- Он странный какой-то! - Горан, не задумываясь, подпустил девушку близко. - Меня ногтями порвал, взгляни! Данияр, ты позволишь перевязать?
Я с трудом разлепил заплывшие, словно меня били по лицу, набухшие веки. Я не видел своих воинов. Но я видел девушку. Словно сияние окружало ее. И я замечал все, что было рядом с ней, все, что к ней относилось - теплый свет, словно солнечный, нимбом подсвечивающий волосы, изодранная грязная одежда, длинные, спутанные волосы цвета спелой пшеницы, испачканное в земле милое личико и огромные синие глаза, устремленные на меня.
- Только она, - прорычал, зная, что отпугну, отдалю своим страшным голосом от себя и неожиданно страшась этого. - Вы отойдите подальше.
- Вот тебе тряпица, - Горан, похоже, был рад переложить свои обязанности на плечи девушки. - Только смотри, осторожно, он какой-то дикий стал, словно волки эти болезнью какой заразили!
- Данияр! - Некрас, в отличие от Горана, боялся передать меня в чужие руки, но и сам пострадать опасался - близко не подходил. - Позволь, девушка тебя перевяжет. Кровь из шеи ручьем льется! Иначе помрешь! Позволишь?
Я не мог понять, почему незнакомую девушку мог подпустить к себе, а своих же воинов, друзей, которых знал с детства, которые прошли со мной огонь и воду, которые росли со мной, не мог! И боль эта... она лишала разума, не позволяла понять, как отреагирует мое тело, когда меня коснуться чьи-то руки. Я не знал эту девушку, и, может быть, поэтому ее мне было не так жалко, как было бы кого-то из своих друзей. А может, и даже, вероятнее всего, я подсознательно понимал, что именно ей не нужно меня бояться, что ее не трону.
- Да-а, - произносил и боялся сам, что могу обмануть. - Она пусть...
А девушка, по всему выходило, не боялась совершенно. Потому что вдруг ловко и быстро, словно делала это каждый день, перетянула рану на шее, касаясь осторожно и ласково, а дальше, вместо того, чтобы отстраниться, отойти, вдруг убрала в сторону ото лба мои волосы, отерла тканью кровь с лица. А потом в полной тишине - воины, похоже, были ошарашены тем, что видят, уселась на землю, устроила мою голову на своих коленях и стала гладить по волосам.
И я не противился. Нет, боль никуда не ушла. Мое тело все также извивалось на земле, порой выгибаясь дугой, порой успокаиваясь. Только даже мысль не мелькнула, даже порыв не возник вцепиться в нежные руки. Наоборот, я не хотел, чтобы девушка отстранялась. И готов был убить всякого, кто попытается забрать ее у меня!