- Угомонись, Горыныч! Лучше погляди, куда эти олухи сушняк собирать пошли? Не напоролись ли на мордву? Мечи побросали, будто на прогулку в цветочный сад Любицы отправились! 

     - Данияр! О чем ты? Не о том беспокоишься! - друг встал, как вкопанный, с обидой глядя на меня. - Он отказался от нашей помощи! Сам же гонца присылал к отцу твоему! Ой, нечисто здесь! Ой, беда будет!

     - Сам ты и накличешь беду, окаянный! Огонь лучше разведи - вот веток с ели этой отломать можно.

    Всем хорош был Горан - и умен, и воин отважный, сильный, и на коне скакал лучше всех в войске. Да только очень уж легко из себя выходил - вспыльчив, да заносчив был сверх меры! Вот и на князя, когда тот решение свое объявил - нас восвояси, несолоно хлебавши отправляя, чуть с мечом не бросился! Понимать нужно, насколько опасно это - у Радомысла войско, в схватках закаленное, под рукой, а мы вчетвером всего лишь, да на чужой земле! 

     Меня же не обида на князя мучила, а мысль о том, почему вдруг так слово свое изменить он решился. Радомысла - князя земель Смоленских, и отца моего - Славомира Черниговского, связывала давняя клятва. Была она еще их отцами произнесена. Я сам в те сказки не очень-то и верил, да мать настаивала, будто поклялись они в дружбе и посильной помощи особым образом - обещание кровью общей закрепив. Будто бы есть на окраине княжеств наших, в том месте, где по общей границе овраг глубокий идет, место чудное - что ни скажешь там, о чем ни подумаешь, навека скрепится, навсегда так и будет. Если мужчина поклянется в верности женщине - на другую вовек не взглянет. А если военный союз заключен будет - расторгнуть его нельзя, пока хоть единственный воин из войска любого жив будет. Там клятва дана была! Князья клялись набеги друг на друга не совершать и помогать, если нападет кто из соседей. И были случаи! И помогали ведь! И сами жили мирно - видать действовало обещание то! 

    Вот и в этот раз, когда вспыхнула пламенем усобица между мордвой и радимичами, Радомысл грамоту в Чернигов прислал - помощи просил, о клятве упоминая. И войско наше готово было. Да только там, где встреча была уговорена, не ждали нас, хоть князь Радомысл и обещал сам, лично явиться. 

    Взяв троих воинов, переодевшись простым солдатом, я отправился сюда, к князю с ответной грамотой от отца и речью заготовленной. Радомысл же смотрел странно, говорил удивленно, будто бы помощь не просил, будто бы нас к себе не звал. И пригрозил даже, что ежели не покинем земли его, сразу после того, как мордву разобьет, на нас войной отправится!

   Верилось мне и не верилось, что подобное случиться могло! С одной стороны, клятву ту деды давали - о своих поступках, о своих делах обещали. Так, вроде бы, дети и внуки за них - не ответчики! С другой, подлость людская, ради выгоды, любую клятву забудет. 

     Одно настораживало - разведчики наши, в дозор посланные, докладывали, будто радимичи поражение потерпели в последней битве. А значит, подмога Радомыслу позарез нужна была! Если так, да если еще грамоту припомнить - лежит ведь она, у отца в сундуке походном - неясно, что заставило его отказаться от нашей помощи. Разве что другой, более сильный помощник? 

     Так я размышлял, рукоятью меча забивая маленькие щепки в край сапога. Есть хотелось так, словно век голодал! Оглянулся вокруг - Горана что-то давно не слышно. И с удивлением понял, что не так, иначе все, чем несколько минут назад стало. Тишина удивительная - ни птичьего щебета, ни стрекотания кузнечиков.