.

– Я понял, что ты имела в виду, не волнуйся ты так, – успокаиваю её. – И перестань постоянно извиняться.

– Простите, – теряется она, но вдруг смеётся.

Заливистый громкий смех в достаточно просторном помещении звучит великолепно. Словно дивная мелодия. Рождает в моей умершей душе какие-то вибрации.

– Я такая глупая, – говорит мне Слава. – Вы просите перестать извиняться, а я тут же хочу извиниться за это, а потом ещё раз – за то, что извинилась! Вы, наверное, думаете: «Боже! Вот же нелепая маленькая глупышка свалилась на мою голову! Таскайся теперь с ней!», да?

– Нет, Слава, я так не думаю. И тебе не нужно. Ты очень славная девушка, не наговаривай на себя, тебе это не идёт. Будь всегда собой.

– Хорошо, – кивает она смущённо.

– Готова? – Она снова кивает. – Идём.

На лестнице я сразу подаю ей руку. Что-что, а мне не хочется, чтобы она мучилась, прыгая со ступеньки на ступеньку.

Её крохотная ручка утопает в моей ладони, от тесного контакта моей раскалённой кожи и её холодной во мне всё зудит. Чешется. Жаждет.

Надо держать себя в руках. Нельзя так желать. Просто невозможно. Не бывает так, чтобы от малейшего прикосновения, да даже от небольшого взгляда! – и так серьёзно. До долбанных искр из глаз. Не желание вовсе. Слепая, отчаянная необходимость. Это же просто нелепо! Какие-то нездоровые мысли и чувства!

– С вами всё в порядке? – обеспокоенно спрашивает Милослава.

– Да, а что?

– Просто вы делаете мне немного больно, – осторожно говорит она и шевелит пальцами, сжатыми в моей руке.

– Мне жаль. Извини, я не хотел.

– Ничего страшного, – заверяет меня и тут же переводит тему: – Когда мне станет лучше, вы покажете мне спуск к морю?

– Конечно.

Мы синхронно замолкаем, выходя на свет. Сырой морозный воздух ударяет в лицо, остужая и возвращая былую трезвость.

Я не хочу разбираться, почему обещаю ей что-то, что не приведёт ни к чему хорошему.

Я не хочу разбираться, почему внутренний голос не вопит во всё горло о непоправимой ошибке, которую ни в коем случае нельзя совершать.

Я не хочу разбираться, почему…

– Егор! – слышится голос смотрителя маяка. – Егор Шамицкий! Подойди хоть поздороваться!

Поворачиваю голову в сторону старика Никаноровича, и меня гложет досада. Дед Иван стоит у своего перекошенного домика, а рядом с ним Лена. С ледяным уязвлённым взглядом. В напряжённой позе.

Отпускаю руку Славы и иду в их направлении.

Ну что, началось?

8. Глава 7. Она

Я неловко мнусь на месте, не зная, как поступить. То ли дождаться Егора тут, у ступеней ко входу на маяк, то ли…

– Слава, догоняй! – разрешает мои сомнения мужчина.

Я плетусь за ним, смущаясь взглядов, которыми меня одаривают. Такими противоположными! Дедулечка смотрит ласково, с вежливым любопытством. Женщина – Елена – со злостью, с недовольством.

Егор пристёгивает к ошейнику Дика поводок и крепко удерживает пса возле себя, останавливаясь за пару метров до этих людей, и я резко торможу рядом.

Пока мой спутник здоровается и перебрасывается фразами с пожилым мужчиной, которого он называет Иваном Никаноровичем, медик Лена смотрит на меня в упор, буравит взглядом. А я обращаю всё внимание на Дика, лишь бы не глазеть на неё в ответ.

Кладу ладонь на влажный нос, и пёс забавно высовывает язык, жмурясь от удовольствия.

– Так может, ты нас представишь своей гостье, Егор? – с улыбкой в голосе спрашивает Иван Никанорович.

– Милослава, это смотритель маяка, Иван Никанорович, дед Иван, это Мила, – быстро говорит мужчина и добавляет: – С Леной вы уже знакомы.

Из вежливости я отрываюсь от Дика и застенчиво смотрю сначала на дедулю, потом на эту женщину.