Начбез не садится. Стоит рядом с нами. Сейчас он совсем другой: сильный, железный, правильный. Абсолютно не похож на того мужчину, что раздавал мне советы, как вести себя с собственным мужем. В данный момент он на работе.

Постепенно все возвращается на круги своя: мама кормит Киру, я мою тарелки, разливаю чай и молоко. А у Замятина звонит телефон. Замечаю, что, проведя пальцем по экрану и приложив трубку к уху, Давид почему-то вглядывается в мое лицо.

— Богдан Сергеевич. — Строго и четко передает мне мобильный.

Мой муж набрал начбеза, потому что я даже не пыталась найти свой телефон. Внутри все спрессовывается, перекатывается и наливается страшной тяжестью. Я рада и боюсь одновременно.

— Да!

— Наш склад сгорел, Эва. Я вынужден был уехать. К сожалению, не было времени предупредить тебя.

— А сейчас ты где? — с трудом выдавливаю из себя слова.

— После того, как пожар потушили, для дальнейших разбирательств мне необходимо было обратиться в местный орган госпожнадзора. Надеюсь, они установят причину возгорания.

— И ты до сих пор там?

— Естественно. Это не быстро.

И все было бы неплохо, если бы я не слышала в трубке то, что происходит на фоне. Вначале звук, очень напоминающий грохот колесиков каталки по плитке. Потом звон металла, а дальше как будто сирена, но очень вдалеке и не идет ни в какое сравнение с тем, что совсем рядом кто-то кого-то громко называет доктором, интересуясь, когда у того закончится смена.

А еще четкий звук стабильного сердцебиения на кардиомониторе.

Сердце ухает вниз. Внутри все обрывается. Медленно закрываю глаза.

Еще и начбез следит за мной как приклеенный. Почему-то не могу устроить истерику при нем. Словно мне важно его мнение.

— Это не шутки, — старается говорить тише муж, сейчас он, очевидно, прикрывает трубку ладонью, уходя от посторонних шумов, — кругом бюрократия, сейчас они оформят справку, протокол осмотра места происшествия, акт о пожаре, которым устанавливается причина возгорания, и я приеду к вам, мои девочки.

Даже ответить не могу. Просто отключаю звонок и передаю трубку Замятину. Теперь, после того, что я услышала, осознав, что Богдан опять соврал, я уже не хочу ничего выяснять. Я горю желанием засунуть голову в песок и пробыть в таком положении целую вечность.

Он у нее в больнице. Потушил пожар и помчался к ней.

Неспешно поворачиваюсь и, на автомате поцеловав дочку в макушку, металлическим голосом прошу мать присмотреть за Кирой. Хорошо, что они смотрят мультик на телефоне и обе не обращают на меня внимания.

Не знаю, куда себя деть, сую ноги в брошенные у входа кеды и как есть выхожу на улицу. Прихватив ключи, закрываю дверь на все замки, как будто ушла на неделю. На крыльце кусаю кулак, стараясь выть без звука.

Спустя какое-то время за спиной слышится громкий стук.

— Я сейчас вернусь.

— Идите обратно в дом! Замерзнете и заболеете! — слышу требовательный голос начбеза.

Почему-то так и думала, что это он.

— Займитесь своей работой и оставьте меня в покое.

— Вы и есть моя работа, Эвелина Евгеньевна, и вы должны быть у меня на глазах.

Притулившись к наружной стене и продрогнув до мозга костей, жалею себя. Но начбезу плевать на мои попытки уединения. Он не уходит, а наоборот, вырывается в мое личное пространство. Заслоняет собой улицу, ставя одну руку на пояс, другую — на стену возле моего лица.

На глаза попадается его обручальное кольцо.

— Снова будете прикрывать его и Веру? Он звонил из больницы, он сейчас с ней, — равнодушно ловлю его пристальный взгляд.

— У Веры черепно-мозговая травма. Угомонитесь, Эвелина Евгеньевна, прямо сейчас вам точно никто не изменяет.