А у меня надежда была, что он действительно знает правду, но раз уж они родственники, то начбез ее попросту прикрывает.

— Что? — Он садится за стол, берет вилку и начинает есть.

— Все ясно! Вы не даете в обиду свою родственницу, которая, судя по всему, вас на эту работу и устроила. Ее сын ваш двоюродный племянник. Я испытываю полнейшее разочарование, Замятин. Просто мировая скорбь, и точка.

Давид смотрит на меня как на интеллектуально ограниченную женщину, потом молча возвращается к еде.

А я иду к шкафчику, достаю оттуда кастрюлю, нагреваю в ней молоко. Хочется спорить дальше, но я держусь и, как только молоко закипает, добавляю соль, сахар. Засыпаю хлопья овсянки.

Помешивая, варю кашу на среднем огне. Все это время я слышу, как периодически Замятин громко и многозначительно вздыхает.

Тем временем на часах уже восемь.

— Я просто хочу, чтобы вы успокоились и взяли себя в руки. Занялись дочерью, вязанием, резьбой по дереву, затеяли ремонт в детской, купили себе собаку — что угодно, только, пожалуйста, прекратите ныть и спрашивать одно и то же. Изменял — не изменял?! Это унижает вас, как женщину, и превращает в мокрую курицу, хотя в вас есть потенциал. И вас еще можно исправить.

Каша готова, выключаю огонь, разливаю на три тарелочки: Кире, себе и матери. Слов нет, одни местоимения.

— Зачем вам это? — Оборачиваюсь, планируя пойти к холодильнику и взять масленку, чтобы добавить кусочек масла в кашу. А еще обозвать его как-нибудь, но ненароком замечаю, что между вздохами начбез бросает взгляд на мой зад в коротких шортах с очень таким неподдельным мужским интересом. Буквально секунда, и он его скрывает. Однако мне хватает этого времени для того, чтобы щеки тут же вспыхнули от странного коктейля чувств. С одной стороны, это нормально. Он молодой мужик, а я оделась довольно открыто. Но почему-то внимание этого двухметрового широкоплечего грубияна меня смущает. Мне нравится, что он защищает меня и дочь, мне с ним спокойнее, но говорит он все время не то, что надо. И это выводит меня из терпения!

Скоренько беру, что задумала, и сажусь за стол.

— Я не люблю, когда хорошие женщины страдают по своей глупости. Пока не поздно, пожалуйста, угомонитесь. Можем заказать вам по интернету картинку из стразов, ну или пазл на сорок тысяч элементов.

— Вы это серьезно?! Мне неинтересны пазлы.

Его взгляд упирается в мое лицо, как будто я села за стол в маске Дракулы.

— А что вам интересно? Целыми днями гадать, изменял ли вам муж?!

У меня от его наглости овсянка в горле застревает. Ну что это такое? Это вообще невозможно! Не должен он так разговаривать со мной! Не имеет права!

— Моя семья вас не касается. Вы наемный работник. Сторож.

Ухмыльнувшись, начбез пальцем толкает ко мне тарелку с яичницей.

— Вы благодаря мне наконец-то привели себя в порядок и престали ныть. Два часа общаетесь без соплей под носом. Не стали названивать мужу с угрозами, требованиями, перестали оправдываться. По-моему, я очень даже благотворно влияю на вашу семью. Могли бы сказать спасибо. И после каши поешьте яичницу. Вам не мешает немного поправиться, а то скоро от нытья кожа да кости останутся.

— Одуреть! — охаю я, поражаясь его наглости, хамству и бестактности. — Я расскажу про вас Богдану. Пусть объяснит, как надо разговаривать с его женой.

— Валяйте. — Откидывается на спинку стула, держа на вилке кусочек яичницы. — Звоните прямо сейчас.

— И позвоню!

— И позвоните, — ухмыльнувшись, сводит брови на переносице. — И не забудьте поскулить в трубку, о том, что он прямо сейчас спит с Верой. Уверен, ему в момент, когда на объекте произошло чрезвычайное происшествие, это очень понравится. Он будет в восторге, что от его супруги идет не поддержка, а сплошные подозрения и требования!