– Прошу вас, – сказал он галантно.

Дверной проём заполняла тьма.

Сделав несколько глубоких вдохов, будто там, во темноте даже воздуха не будет, Николь шагнула вперёд. Дверь за ней затворилась. Она слышала шёлковый шёпот колышущихся от сквозняков занавесок. Во тьме из было много, пока за одной из них вновь не распахнулась очередная дверь. Под ноги расстелился ковёр. На нём, посреди комнаты, стояла огромная кровать со старинным балдахином.

И снова занавески – алые, просвечивающиеся насквозь; струящиеся, вздыхающие под невидимым ветром, взметающиеся, словно волосы красавицы.

Клод, сам полуобнажённый, возлежал на кроваво-красных подушках в окружении практически нагих гурий. Его красные, словно рубин, прямые волосы, алой рекой текли по рельефным мускулам, привлекая внимание.

Картина показалась Николь столь же непристойной, сколь и приковывающей внимание. Встречи с братом ожидаешь в иной обстановке.

«Он инкуб», – напомнила она себе. – «То, что по человеческим меркам аморально, по представлению их расы-племени, должно быть, норма».

Инкубы и суккубы – воплощение аморальности и извращенности. Глупо ведь ожидать благопристойности в таком месте, верно? Но как себя не уговаривай, а контролировать кровь, приливающую к щекам от смущения, получается плохо.

– Сестрица! Милый ангел!

Бархатный голос дуновением прошёлся по коже, словно изысканная ласка:

– Как мило с твоей стороны наконец-то навестить меня!

– Где ты берёшь такие винтажные сорочки?

Николь, как могла, старалась разрядить слишком пафосную атмосферу. Всё казалось нереальным, как павильон для съемки фильма.

– Тебе нравится? – облизал алые губы инкуб.

– Подобные тебе даже в саване для покойника выглядят сексуально. А что касается твоего наряда – думаю, если пороюсь в сундуках на антресолях, смогу отыскать похожие в гардеробе моей бабушки.

Клод засмеялся. Смех его растекался прохладным ручьём, играл, как пузырьки в шампанском – мелодичный, манящий.

– Ты соскучилась, маленькая сестрёнка?

– Ты сказал, что я могу прийти, если мне понадобится помощь или защита.

Лицо Клода приняло внимательное, заинтересованное выражение:

– Кто посмел угрожать тебе, ангел?

– Мы может поговорить наедине?

Три обнажённые красавицы легко вспорхнули с кровати и словно растворились, затерявшись за многочисленными занавесками.

– Теперь мы одни. Говори, – мягко и вкрадчиво произнёс Клод.

Николь не знала, как подступиться к разговору. Присутствие Клода давило на неё, окружающая обстановка – смущала, и вся ситуация казалась сюрреалистической.

– Я хочу знать, что на деле означает быть суккубом. Что я почувствую при инициации? И что будет с человеком после… – Николь заколебалась, подыскивая подходящее слово, – после этого процесса.

Бровь Клода насмешливо и вопросительно изогнулась:

– Сложный вопрос, на который у меня нет исчерпывающего ответа. Потому что я – не суккуб, а инкуб. Мы одного с тобой вида, ангелочек, но разного пола, что различает ощущения. Могу я, в свой черёд, поинтересоваться, почему вдруг это стало важно? О какой угрозе ты говорила?

– Боюсь, что я сама себе угроза.

– Ты влюбилась? И хочешь подарить возлюбленному первую свою ночь?

Николь не заметила никакого движения, но вдруг оказалось, что Клод уже не лежит на своих алых подушках, а стоит рядом с ней. Его рука ласкающим движением прошлась по её волосам, легко и невесомо. Движение виделось, но не чувствовалось. Но и этого было достаточно, чтобы она почувствовала себя ещё больше не в своей тарелке.

– Я угадал.

– Да, – солгала она.

Ну, не так уж и солгала. Ночь-то дарить сегодня точно кому-то придётся.