Рафаэль молчал, крепко сжимая губы.

– Вижу, вы всё-таки думали об этом, – резко заметил Владислав Андреевич. – Мне жаль, что пришлось коснуться вопроса вашего происхождения, но вы сами должны понимать почему это важно. После того, как стал известен ваш вид, причастный ко множеству преступлений, связанных с насилием над женщинами и не только, напрашивается предположение, что причиной отказа от вас было то, что ваш отец – валаамец, совершил насилие над вашей матерью…

– Пожалуйста, не надо, – прошептал Кайсаров.

Его голос пропал в пересохшем горле, и слова прозвучали тихо, но Банчин услышал и кивнул:

– Хорошо, вижу мы друг друга поняли.

На мгновения в зале наступила тишина. Бельская крепко сжала пальцы Рафаэля, и он, наконец, подчинился – вернулся на место и тяжело сглотнул. Чувство руки Ровены позволило ему успокоиться и принять всё сказанное без возражений. Ведь генерал озвучил именно то, чего он боялся сам.

Ровена с тревогой смотрела на Кайсарова, зная о чём он думает. Они никогда не поднимали эту тему, потому что Рафаэль просто не мог говорить об этом, ему не хватало сил. Но его личная боль – только часть беды. До того, как стало известно о его виде, в истории семьи был прочерк, но и отметка об отсутствии оснований для сомнений. Она и позволяла выходцу из детского дома получить право поступить на службу в правоохранительные органы.

Но вот теперь, когда подтверждённый вид – «валаамский дракон» и класс опасности высокий, а в истории семьи прочерк и справка о сиротстве – это официально конец службы. Потому что есть все основания предполагать ту самую «плохую кровь». Отец насильник – это плохая кровь.

Александр наблюдал молча, и Бельская тоже сдержала возмущение. Оставалось только похвалить Кайсарова за то, что справился с таким давлением и не послал генерала ко всем бестиям. Ровена отпустила его руку, увидев, как погасли серебристые жилки на его коже, и в этот момент снова заметила улыбку на губах князя Константина.

Ещё с начала этого заседания Бельская думала, что эй это кажется – будто Романов, наблюдая за ними, совершено не заботится о строгости своего лица. Но вот сейчас он даже отложил планшет и с большим интересом рассматривал Кайсарова. Похоже, великому князю было любопытно, как поведет себя валаамец после такого стресса.

– На этом всё, стражи, – громко подытожил Владислав Андреевич. – Решение комиссии я объявлю вам официально через час, когда секретарь его подготовит. Но предварительно вы его уже знаете. Господин Турмистров получит выговор и будет понижен в должности. Страж Кайсаров будет уволен со службы. С пометкой: с позором! И лишением всех прав! Это без вариантов! Стражница Бельская, что касается вас, то учитывая и ваш особый статус, как мне объяснили…

Ровена вопросительно подняла бровь и снова поймала взгляд князя Константина на себе. Он сощурился, когда она не отвела глаз, и внезапно широко улыбнулся. Словно бы… в поддержку.

– Вам предоставляется право самостоятельно принять меры, направленные на приведение вашего поведения в соответствие с нормами морали, – строго закончил Банчин.

– Это какие же? – Бельская задала вопрос слишком быстро, засмотревшись на улыбку Романова, и поэтому её вопрос прозвучал вызывающе.

Владислав Андреевич, сложив руки на груди, ответил очень недовольно:

– Я не знаю. Это вы должны решить сами. Например, вы можете в самое ближайшее время уволиться со службы по собственному желанию и выйти замуж за барона Корфа. Уверен, он будет рад взять вас в жёны.

Рафаэль выдал какой-то звук, но словом он не стал, скорее, болезненным рычанием. Александр отнёсся к такому предложению с гораздо большим пониманием.