– Да я это… не специально же… погреб вот надо было… – едва ворочая коснеющим языком, пролепетал Хотькин.

– И голову мне отсёк не специально, да? – продолжал наседать костлявый, испепеляя своим жутким взглядом сползающего по стенке дровяника Никифора.

– Не специально, нет, нет! – из последних сил замахал тот руками. – Отпустите меня… дяденька, я больше не буду.

– Конечно, не будешь! – зловеще пообещал «дяденька». Он помолчал, не спуская горящих глаз с Хотькина. Потом, уже почти спокойно, объявил: – Вот что, «племяш» (при этом слове он опять ухмыльнулся), сделаем так: я сейчас вернусь, где был. А ты всё сделаешь, как до этого было. Понял? Иначе, если я останусь на поверхности, тут многим станет нехорошо. Особенно потомкам тех, кто умертвил меня полтора века назад и упрятал здесь. Но всё уже в прошлом, и я не хочу никому зла, всё уже в прошлом. Понял?

– А… А за что вас тогда? И кто это был? – тут же попытался выведать секрет полуторавековой давности Никифор. Но скелет его уже не слушал. Он аккуратно спустился в погреб, Хотькин, боязливо моргая, встал на край зияющей прямоугольной ямы и следил за тем, что там происходит. Скелет же, пройдя в угол погреба, где темнело что-то вроде норы, откуда он, видимо, и выбрался, обернулся к Хотькину. Тот вжал голову в плечи и зажмурился, не выдержав устрашающего красного света, бьющего из пустых глазниц.

– Я сейчас займу своё место, – мрачно и гулко, как из бочки, молвил скелет, – а ты тут же засыплешь яму и забудешь и про неё, и про всё, что тут было. И никому ни слова! Понял?

– Ага, ага! – согласно затряс головой Никифор. И не успел он оглянуться, как скелет уже втиснулся в чёрную дыру в углу погреба, и снаружи осталась лишь часть тускло отблескивающего черепа. Хотькин тут же схватился за лопату и быстро-быстро заработал ею, сталкивая вниз выкиданный им до этого грунт. Скрипел черенок лопаты, шуршала ссыпающаяся земля, хрипло и часто дышал сам Никифор, но работу ни на миг не приостанавливал. А когда яркую луну заслонило большое и плотное облако, отчего на дворе враз потемнело и Никифору вдруг показалось, что там, в углу, что-то зашевелилось, он замахал лопатой ещё чаще.

Через полчаса он, мокрый от пота, уже разравнивал и утаптывал засыпанную землёй поверхность ямы, оказавшейся на самом деле могилой неизвестного, чей покой он, вольно или невольно, нарушил. Более того, дал ему повод совершить неслыханное – восстать из этой могилы и потребовать от Никифора сделать всё, как было. «Хорошо, что всё только так обошлось! – с облегчением думал Хотькин, уже перед самым рассветом возвращаясь к себе в дом с безмятежно спящими домочадцами. – Что там жена как-то говорила, что хорошо бы переехать в райцентр, поближе к тестю с тёщей? Вот чем мы и займёмся. А теперь надо забыть эту жуткую историю, как будто ничего и не было. Вот приснилось мне это, и всё!»

Если бы так. Но за спиной Хотькина темнел прямоугольник только что засыпанного им погреба со страшным содержимым…

Не ожидал я от друга такой подставы! Ярик вроде не балбес. Я считал его лучшим из пацанов, общался в основном только с ним. А теперь вспоминаю случай в аэропорту и не знаю, как назвать. Его брат Данька и я с Клавой прошли паспортный контроль, стоим перед отделом таможенного досмотра, ждём Ярика. Он зашёл в кабинку и словно прирос там. Ребята уже нервничать стали, знаки ему подают: «Что случилось?» А он на нас глянет и опять полицейскому в окошке что-то объясняет. И вид такой дурацкий, точно нашкодивший пёсель, что погрыз черенок от лопаты.