От племени с Укока не было вестей. Они не всегда привозили дань и до этого, не привозили её и теперь. Темир мог встретить их лишь на осенней ярмарке, но туда отец брал с собой только старших братьев.

Он вырвался к третьей зиме, когда каан поверил, что сын успокоился, и ослабил бдительность. Темир подкупил одного из иноземных купцов, что встали лагерем на окраине стана. Он уже прекрасно понял на своём горьком опыте, что без коня ему не уйти. Ночью Темиру удалось улизнуть из дома. Его уже ждал купец, держащий под уздцы хорошего сильного скакуна. Наутро он должен был сообщить каану о краже, чтобы его не наказали за помощь беглецу.

Темир едва сдерживался, чтобы не гнать рыжего скакуна во весь опор. Уходить надо было тихо, не привлекая шумом внимания, да и после он не мог позволить себе загнать коня, ведь тот у него был только один. Падёт – и всё пропало. Темир молил небо, чтобы оно оставалось чистым и не засыпало снегом путь. Он редко отдыхал, почти не ел и потерял счёт времени. Поэтому, оказавшись на плато, едва сдержал слёзы – настолько был счастлив.

Темир въехал в стойбище ранним утром. Знакомые удивлённо приветствовали его кивком. Не теряя времени, сразу направился к зимнику, где, как он помнил, жили Тиылдыс и её мать, но обнаружил там другую семью. Качавшая младенца женщина сказала, что старуха-мать умерла, а Тиылдыс живёт дальше по улице. Точно указать аил она не смогла или не хотела, поэтому Темир отправился искать Шаманку.

Он вошёл в их аил и сразу почувствовал – что-то неладно. Внутри царил полумрак и сильно пахло снадобьями. Шаманка сидела у постели, держа в руках чашу с отваром. На постели лежала её дочь – по всей видимости, тяжело больная. Темир заметил, что она остригла косы. Увидев мужской силуэт в открывшемся за пологом клочке света, Дочка Шаманки подскочила, и её лицо озарилось радостью. Но, когда Темир подошёл ближе, радость сменилась неприкрытым разочарованием. Она вновь опустилась на ложе и отвернулась к стене.

– Голодный? Там у очага похлёбка в котле, – сказала Шаманка таким тоном, будто Темир всего лишь ненадолго отлучался за хворостом.

– Что у вас тут такое? – шёпотом спросил он, пытаясь поймать взгляд больной.

– Пей, девочка, – Шаманка протянула дочери чашу, больше не обращая внимания на гостя.

– Не стану, убери, – глухо, злобно ответила та.

– Пей, – почти жалобно попросила Шаманка, и рука её, держащая питье, мелко затряслась.

Из непонятного существа, встретившего когда-то Темира на пороге этого аила, она вдруг превратилась в обычную старую, усталую женщину, на глазах у которой угасает её ребёнок.

– Зачем? Всё равно не поможет, – Дочка Шаманки метнулась, выбив у старухи чашу из рук и тут же гневно глянув на Темира. – А ты уходи. Я думала, он вернулся, а это ты. Уходи, раз ты – не он.

Разлитая тёплая жидкость плохо впитывалась в промёрзший земляной пол. Старуха поднялась, тяжело вздохнув, и понесла пустую чашу к очагу, шаркая ногами.

– Не знаю, давать ли тебе кров на этот раз, – сказала она, обращаясь к оцепеневшему Темиру, молча наблюдавшему неприятную сцену.

– Мне не нужно, – покачал головой Темир. – Я за Тиылдыс приехал. Мы тут же назад, пока перевал чист.

С ложа раздался хриплый смешок. Шаманка боязливо оглянулась на дочь, потом схватила Темира за локоть и потащила к выходу.

– Знала, что вернёшься. Камни говорили, – зашептала старуха. – Она приходила, плакала, спрашивала, живой ли. Я ей и сказала, как есть. Только она не слушала, оставила надежду. Да и куда ей, одной-то?

– О чём ты? – не понял Темир.