– Без меня? – раздавленно прошептал он, искренне не понимая, как она могла так думать, так чувствовать.

– Теперь – без тебя! – воскликнула Тиылдыс. – Почему ты такой мечтатель? Стой ногами на земле, Темир! Я хорошо живу теперь, видишь?

Она показала на дорогую одежду. Темир не желал больше это слушать.

– Ты приходишь ниоткуда и уходишь в никуда, когда тебе вздумается. И просишь: «Умри со мной, любимая!» А я жить хочу. Меня теперь защищают и оберегают. Я обута, одета и сыта. Но я всегда буду помнить о тебе, слышишь?..

Она тронула Темира за рукав шубы, но он отвернулся и пошёл прочь, спотыкаясь.

– Темир! – окликнула Тиылдыс надрывно.

– Лучше бы ты просто сказала, что разлюбила меня.

Он остановился, всё так же спиной к ней. Подумал немного и продолжил путь, не обернувшись ни разу. Тиылдыс плакала, размазывая слёзы по лицу. Откуда-то возникла Шаманка.

– Слёзы что вода, – сказала она. – Уйдут в землю, и следа не останется. А слова твои, девушка, – раскалённое железо. Ты клеймо сейчас выжгла у него на сердце, каким хозяин своих лошадей метит в общем табуне. Удержу его до утра. Ночь думай. Надумаешь – приходи. Камни доброе говорят. А побоишься, так разве душа пугливого марала стоит души белого барса?

Шаманка исчезла так же незаметно, как появилась, оставив Тиылдыс в одиночестве дрожать от прикосновений свободного ветра. Но Тиылдыс променяла свободу на шёлковые поводья. На следующий день, когда солнце уже стояло в зените, Темир покинул Укок один.

***

Каан не мог нарадоваться на младшего сына. Всю мечтательность и непокорность выбила из Темира его выходка. Отец легко простил ему побег, догадавшись, почему сын вернулся так быстро и ни с чем. В конце концов, так жизнь преподает людям уроки, а когда же ещё учиться, как не в молодости? Так спокойно рассуждал каан, не задумываясь о том, чего это стоило Темиру.

Прошло несколько зим. Темир сопровождал отца на осеннюю ярмарку, когда в суете и шуме торга узнал нескольких мужчин. Это были укокские всадники, и он сразу указал на них отцу. Тот довольно усмехнулся, но ничего делать не стал.

Они явились тем же вечером: уже абсолютно лысый Зайсан, несколько его помощников и с ними Старая Шаманка. Принесли дань за все годы и сверх того – богатые дары. Зайсан долго просил прощения, кланяясь, потом мужчины стали скреплять возобновившийся союз большим количеством мяса и араки20. Темир прекрасно понимал, почему так добр каан. Он не хотел терять породистых коней из укокских табунов и превосходного качества овечью шерсть.

Походный аил каана сотрясался от раскатов хохота. Темир незаметно отошёл и опустился рядом с сидящей у входа Шаманкой, которую словно бы никто не замечал.

– Он даже не поприветствовал тебя, – шепнул Темир с негодованием. – Ты же сестра ему. Сколько вы не виделись?

– Он всегда такой был, – отмахнулась Шаманка.

Темир отметил, что она глядит на его отца с любовью.

– Я к тебе, – сказала старуха. – Просить твоей помощи пришла.

– Не у каана, а у меня? Проси, я сделаю всё, что в моих силах, – с готовностью отозвался Темир.

– Дочка моя совсем плоха. Не знаю, как перенесёт путь до зимней стоянки.

– Пусть остаётся у нас, – предложил Темир. – Разве племянница каана не может…

– Племянница! – перебила его Шаманка. – Он и во мне сестру не признаёт. А девочка-то… Это я так зову её дочкой. Никто она мне, Темир.

Темир вскинул голову. А ведь Воин говорил это однажды, да он не обратил особого внимания.

– Так чего же ты хочешь? – непонимающе спросил он.

– Проводи нас. У всякого своя забота: жёны, дети, старики-родители. О двух немощных одиноких женщинах некому позаботиться.