— Весьма удивительно, — хмыкнул он, покосившись на мое тело, в глазах которого взрывалось возмущение.

— Ты мне не веришь?

— Что ты, Варенька! Верю! — Профессор раскрыл свои объятия, чтобы снова потискать меня, но я ловко проскочил через несколько ступенек.

— Вы хотели разогреть для меня ужин, папенька. — Прозвучало так, будто я с ним заигрываю. Аж не по себе стало. — Я так голодна, что зарубала бы целого кабанчика.

— Кабанчика, — задумчиво покивал он, с пыхтением разворачиваясь. — А вы, магистр, будьте здесь и помните, что в гостях.

Запрыгнувшая на перила кошка с важным видом посмотрела на меня, сверкая своими глазищами. Она явно чуяла подвох. Насквозь меня видела. И была готова вспороть когтями, чтобы вынуть чужую душу.

Аверардус ушел, а мое тело уперло руки в бока, потребовав ответа:

— Что еще за исключительно моя вина?! Я к безликим не предвзята. Я реально смотрю на вещи.

— Пойду догоню папуса, скажу ему, что во всем виноват магистр. Пусть он отправит его под суд, и мы уже никогда не вернем себе свои тела. Ты этого хочешь?

Насупилась. Уяснила, что профессору лучше не злиться на меня, а то укатит его доченька в ссылку.

— Перестань называть моего отца папусей, папулей, папенькой, папусом, — зафырчала она. — Папа. И никаких мимимишностей. Я же не принцесса, витающая в облачках.

Я глянул на подол платья и усмехнулся:

— Но ты не прочь розового цвета.

— Чтоб ты знал, розовый — символ доброты, силы, открыленности и любви…

— Ага, к самой себе. Давай показывай мне, где твоя комната.

— Но папа запретил мне бродить по дому.

— Я разрешаю. А я тут тоже хозяи-йка! — Я развернулся, задрал платье повыше и продолжил подъем. — Ты идешь? Или мне самому купать твое красивое и умное тельце в нежной, пышной пенке?

— Рискни! — пригрозила она моим грубым басом, каким я порой рявкал на шпану.

— И что ты мне сделаешь? — не удержался от смеха я.

— Я… Я… — растерялась златородная, перебирая моими мощными ногами по ступенькам. — Я перед всей академией поставлю под сомнение то, что ты мужик! Да, совершу каминг-аут от твоего лица. Знаешь, что это такое?

— Знаю-знаю, — ни на секунду не замешкался я. Зря она губу раскатала, что я испугаюсь. Меня трудно взять на понт, а на угрозы я не ведусь. — Чудный шанс быть своим среди девочек.

Златородная закатила глаза и, обойдя меня, уверенно двинулась по коридору.

— Привыкаешь к моему телу, — заметил я. — Правда же, оно крутое?

— Мешок с картошкой, — проворчало мое крутое тело, толкнув дверь комнаты.

Не успел я проследовать за ним, как в коридоре появился старушечий силуэт в длинной белой сорочке и чепце. Держа свечку в сухой руке, она сощурила окруженные глубокими морщинами глаза и прохрипела:

— Варюшка, ты вернулась, девочка.

Мое тело мгновенно юркнуло в темноту комнаты, прижалось спиной к стене и начало руками показывать, что его тут нет. Берегла наша златородная нервы своей бабули. Боялась, что ту удар хватит, если она вдруг узнает, что у ее внучки, которой на минуточку двадцать два, может быть личная жизнь, парни, а то и вжик-вжик по-взрослому!

— Ты с подружкой?

Я улыбнулся:

— Можно сказать и так.

— Не засиживайтесь допоздна, — зевнула бабуля, зашаркав пушистыми тапками по полу. — А то не заметите, как рассветет, пока будете секретничать о ма… апхчи!

— О мальчиках? — договорил я за нее.

Она платочком утерла нос и удивленно вскинула седые брови:

— О магии, Варюшка! Какие могут быть мальчики в твоем возрасте?!

Действительно, какие мальчики в этом возрасте. Пора бы о мужчинах задуматься!

— Ладно. Ступай. Я тоже спать пойду.